Делать, что должно! - страница 20

Динь!.. Динь!… Яркая зелень сочной травы. Яркое голубое небо. Мохнатый бок пса у колена. Мир.

… В печи потрескивают дрова. Отец чинит домашние инструменты, сидя на лавке, мать отряхивает от муки руки и улыбается, на коленях мурлычет кот. По обмёрзшему стеклу шелестит снежная крошка, а в доме тепло, и вкусно пахнет свежим хлебом. Спокойствие.

…Отец сидит на крыльце. Дудочка кажется игрушкой в его огрубевших от работы руках, но заскорузлые пальцы перебегают по отверстиям неожиданно ловко и чутко. Переливы незатейливой, но приятной мелодии взлетают к небу, плывут над хуторком и вершинами деревьев. Мама усаживается на лавочку под стеной и обнимает Ксанку. Тепло маминых рук. Счастье.

…Динь-динь-динь-динь!!!

Захлёбывается колокольчик на шее Белобочки, которая бешеным галопом несётся по двору. Пламя пляшет над крышами, из разбитых ворот сарая вырывается обезумевший, обгоревший скот. Удар тесака открывает на шее Белобочки широкую рану, корова падает, неловко подвернув голову, кровь летит веером. Чужие всадники бесами мечутся по двору, а пешие разбойники ныряют в постройки, тащат вещи, хватают женщин и детей.

Крик! Крик! Вопят и улюлюкают разбойники, кричит двоюродная сестра Ксанки Олеся, которую волокут за волосы по земле, кричит брат отца, дядя Егорша, прибитый копьем к стене сарая. Визжит под ударами ножа, давиться чужой и своей кровью вцепившийся в ногу разбойника кобель Бровко. Кричит и хрипит от ярости отец, размахивая топором; уже третий разбойник валится к его ногам, и в спину отцу бьёт короткая арбалетная стрела. Кричит мать, сжимая в руках вилы и заслоняя Ксанку.

– Ксанка, беги! Бе-е-ги-и-и!!!

Страх! Чужие, грубые пальцы в волосах, разрывающие одежду, грубо шарящие по телу. Вонь чужого пота и запах крови. Страх! И – что?.. Что?!!

Ужасный огненный смерч – всполохи пламени вздымаются вверх, закручиваясь гигантской воронкой, в центре которой – она, Ксанка! Летящие в воздух тела людей, объятые огнём, мгновенно обугливающиеся и разлетающиеся серой золой. Все – и разбойники, и… Нет! Не-е-ет!!! Папа! Ма-а-а!

– Я не хочу! Не хочу!

Ксанке казалось, что она кричит изо всех сил, но на самом деле с губ срывался лишь прерывистый шёпот.

– Ты ни в чём не виновата, девочка моя, – тихо, но удивительно чётко звучал голос Амиры, и Ксанка понимала, что верит ей, – ты убила разбойников, людей, которые уничтожили твой дом и всех твоих близких. Отец, мать и другие хуторяне были уже мертвы либо обречены. За мёртвых ты отомстила, живых спасла от бесчестья и боли, за которыми всё равно пришла бы смерть. Плачь, девочка, плачь!

Впервые с того страшного дня крупные слёзы полились из глаз Ксанки. Амира обхватила её руками, и они сидели, крепко прижавшись друг к дружке в темноте палатки. Ксанка плакала, и чувствовала, как покидает тело и душу свинцовая тяжесть. Нет, боль утраты не исчезла – просто стала другой, и словно спала пелена, душащая разум и волю к жизни.

– Твои отец и мать погибли, защищая тебя, до последнего надеясь, что ты спасёшься и будешь жить, – вновь заговорила Амира, – живи же, Ксанка, живи! Ты всегда будешь помнить своих родных, но жизнь должна в конечном счёте всегда побеждать смерть, и ты победишь. Я помогу тебе, Ксанка, доверься мне. Поверь, со мной ты никогда не будешь чувствовать себя одиноко!

Помещение было широким, и для такой площади потолок казался явно низковатым. Обширный зал был, по сути, вырубленной в скале пещерой с весьма грубо обтёсанными стенами, полом и потолком. Нависающий со всех сторон серый, ребристый и щербатый камень любому случайному человеку обязательно давил бы на психику, действуя угнетающе и вызывая клаустрофобию. Но случайные люди сюда не заходили никогда.