– Привет, лоханка! – поправился я.
Она расхохоталась.
А когда отсмеялась, я взял ее под руку и повел к автомобилю. Вдохнул аромат ее духов. Запах оказался нерезким и приятным.
– Вау! – сказала она, когда я открыл перед нею дверцу. Сделала книксен. Движения были изящны.
– Ого! – отозвался я. – Клевяк без банданы!
Она вновь расхохоталась, усаживаясь.
Я закрыл правую дверцу, обошел машину и угнездился на водительском сиденье.
– Куда пожелаете?
– Сугубо фиолетово. Давай на ты.
Скромница оказалась резвой.
– Давай, – согласился я. И вдруг вспомнил прошлый год, «Прибалтийскую, Ингу…
Если мы с Марьяной и дальше пойдем с такой скоростью, завтра утром Катерина нашлепает мне по лысине.
– Как насчет «Северной Венеции»?
– Легко! А конину будем керосинить?
– Эй! – сказал я. – Конина – это перебор. Я же за рулем. Не остановиться ли нам на шампуни?
– Ладно, – милостиво согласилась она. – Шампунь так шампунь. Кстати, ты в теме, что такое шампунь по-домашнему?
– Нет.
– Водяра под шипение жены.
Я рассмеялся:
– Не знал этого прикола.
И снова у меня возникло ощущение дежа вю. И стало совсем не по себе. Я даже не произнес ответной хохмочки. Как будто она могла стать механизмом, запускающим процесс возвращения в прошлое.
Я мотнул головой, избавляясь от наваждения, тронул машину и влился в поток. В агрессивной манере перебрался из крайнего правого ряда в крайний левый, пропустил встречных и свернул.
К моему удивлению, Марьяна не трещала без умолку, наоборот – как-то сжалась на сиденье, сгорбила плечи. То ли почувствовала мою секундную неуверенность, то ли представила себе, что произойдет после ресторана, и эта перспектива показалась ей совсем непривлекательной.
Что ж, на Руси не все караси, есть и ерши… Хотя, оно бы и к лучшему, коли так, – карась у меня дома водится, всем карасям карась, который вполне может превратиться в щуку. Но не выходить же из образа. Тем более что от неуверенности не осталось и следа – Арчи Гудвин повалил Вадика Ладонщикова на обе лопатки.
– Чай, кофе, потанцуем, – сказал я. – Шампунь, конина, полежим.
Она вдруг резко повернула голову, посмотрела на меня в упор:
– Наше дело не рожать, да?
Однако Арчи Гудвина такими выходками не смутишь.
– Наше дело не рожать, но и без нашего дела не родить. – Я притормозил и лихо припарковал машину к тротуару.
То ли мой каламбур развеселил девицу, то ли просто она для себя что-то решила, но Марьяна вновь повеселела.
Сквозь полуоткрытые окна кабака неслась музыка, пока электронная, но, судя по афише у дверей, в восемь вечера начиналась живая программа какой-то певички. Верх фасада украшала голограмма – усатый гондольер уверенно вел по воздуху свое суденышко с парочкой влюбленных, взявшихся за руки и не сводивших глаз друг с друга. Банальщина, но что еще привяжешь к названию «Северная Венеция»?
– А ты прикольный, – сказала Марьяна, когда я открыл перед нею дверцу машины.
Я самодовольно хмыкнул, взял ее под руку и повел ко входу в ресторан. Рука была горячей, да и все тело Марьяны просто пытало жаром. Меня всегда изумляла эта девичья особенность – излучать сумасшедшее тепло при температуре в тридцать шесть и шесть десятых градуса.
Дизайн кабака оказался в стиле ретро, на входе нам пришлось пройти через вращающуюся дверь, какую я видел только в кинофильмах прошлого века. Стиль выдержан и внутри – вокруг преобладали оттенки зеленого, на окнах висели тяжелые темно-зеленые портьеры, а столики скрывались в этаких альковах, скрытых от посторонних глаз салатными шторами. Впрочем, были и открытые места, расположенные в центре зала, между альковами. У дальней от входа стены располагалась невысокая сцена, в настоящий момент – пустующая.
