«Влюблена и счастлива», – несколько раз повторила я про себя, уже не стесняясь собственных чувств, и это было так ново и так как-то легко, что на душе стало еще светлее.
Маленькая спонтанная самостоятельная по химии ничего не испортила: нам с Машей удалось списать, а сопряженные с этим препятствия веселили меня как никогда. Изворачиваясь, чтобы как бы невзначай заглянуть в очередной раз в сумку (где лежал учебник с заложенным между нужными страницами карандашом), я смеялась так, что строчки по всему листу ползли то вверх, то вниз, но за урок мне не сделали ни одного замечания. Повезло, в общем.
Вечер, как я и предсказывала, был замечательным: ни дождя, ни ветра, ни холода – комфортная, уютная осенняя погода, которой только придавали романтический оттенок собравшиеся тут и там серые тучи. Я улыбнулась и приготовилась к полной приятных мыслей прогулке – на маршрутке в такой вечер ехать не хотелось.
– Ладно, пойду я, – сказала я Маше, собиравшейся идти домой – в другую сторону.
– Ага. – Она повернула голову и, глядя вправо, произнесла:
– Надо же, я и не знала.
– О чем? – заинтересовалась я и, посмотрев в ту же сторону, оторопела.
Неподалеку от крыльца стояли Лина и Коля – классические влюбленные: рука в руке, глаза в глаза, ее сумка (я помнила ее еще с прошлого года) – на его плече…
– Я так поняла, ты опять не с нами? – весело крикнула Лине нарисовавшаяся на ступеньках Настя.
– Да, идите без меня, – едва повернувшись, отозвалась та.
– Ладно, голубки. – Настя проскочила мимо, не заметив меня, и присоединилась к хохочущей стайке подружек.
В этот момент Коля погладил Лину по щеке и что было совсем невыносимо, потянулся к ее губам. Я силилась отвернуться, но почему-то не могла отвести полный неожиданного, острого отчаяния взгляд от этой парочки. А они, насладившись довольно долгим поцелуем, повернулись ко мне спиной и, увлеченно болтая, стали удаляться в светлое будущее.
– Я тоже не знала, – прошептала я.
***
– Дочка! До-очка! На тебе лица нет! Что случилось? – Мама бросилась за мной в ванную.
Я включила воду и, наклонившись к раковине, принялась протирать покрасневшие от слез глаза.
– Кто тебя обидел? – вопрошала она, встав надо мной.
– Никто. Все хорошо, – выдавила из себя я.
– Это называется «хорошо»? Ты плакала?
– Чуть-чуть.
– Правда? Значит, мои глаза меня обманывают. Потому что выглядишь ты так, будто прорыдала, по меньшей мере, всю дорогу из школы.
– Да так и было! Все очень плохо, мам! – вырвалось у меня. – Лучше бы у меня никогда не было подруги! Ведь не было же раньше, и все замечательно было, я отлично чувствовала себя одна, а теперь вот мучаюсь! Будь это кто-то другой, а не Лина, я бы пережила, но она!.. – Вряд ли мама поняла значение последней фразы (тем более что я назвала Анфису Линой), но эта фраза почти полностью потонула в рыданиях, так что, возможно, она вовсе ее не разобрала.
– Дочка, – повторила мама ласково, – умойся, вот полотенце, и сядь – поговорим.
Я брызнула себе в лицо холодной водой, размазала по щекам слезы протянутым ей полотенцем и присела прямо на край ванны. И мы разговаривали, пока к нам не постучался папа с телефоном в руке:
– Не знаю, чем вы тут заняты, но вынужден вас прервать: Роза звонит, а сейчас очередь кого-то из вас, я в прошлый раз с ней говорил. Эх, а так хорошо задремал…
***
Мама заставила меня задуматься над тем, что до этого ускользало от моего внимания.
