Отношения между стариками были самые сердечные. Обычно они разговаривали друг с другом ласково, предупредительно, никогда не повышали голоса…
«Старосветские помещики», да и только!
Впрочем, иногда женщина сердилась, но без истерики и скандалов, просто замыкаясь в себе, и тогда муж вился вокруг нее вьюном, стремясь, видимо, вернуть ее в привычное расположение духа.
Но больше всего меня в этой паре занимало другое: старики не роптали на судьбу, в их глазах не отсвечивалась затаенная тоска.
Они жили с верой, что этот пустынный разъезд и есть их настоящий дом!
Я не мог себе представить, что в один прекрасный день старый путеец воскликнет в сердцах: «Да пошли вы все!», затем соберет чемодан и уедет из этой глуши, куда глаза глядят, – один или вместе со своей старухой.
Тут крылась какая-то загадка, и мне хотелось разгадать ее, поговорить с дедом, а может, и с обоими стариками, что называется, по душам.
Но ведь не подойдешь вот так запросто и не скажешь: «Ну, что, дед, посудачим за жизнь?»
Он-то, может, и согласится, да не сочинит ли чего при этом?
Нет, тут требовалась особая ситуация, атмосфера полной доверительности.
Что ж, решил я, вот закончится трудный участок трассы, хлопот у меня поубавится, тогда и попытаюсь вызвать «начальника станции» на откровенность.
Как-то раз выдалась особенно душная ночь, и я, не в силах уснуть, вышел из вагончика на свежий воздух.
Весь Устюрт был словно укутан черным бархатом.
Лампочки, горевшие над разъездом, освещали лишь ограниченные сферы вокруг себя.
Вдруг я заметил совсем рядом два аритмично двигавшихся красных огонечка.
Ничем иным, кроме «вальсирующих» кончиков зажженных сигарет, это быть не могло.
Окружающий мрак был сгущён столь плотно, что отдельных деталей не разглядел бы даже самый опытный военный разведчик.
Впрочем, я знал, что ниже двигавшихся огоньков были сложены ящики с изоляторами, служившие нами в часы досуга скамейками.
Очевидно, что на нижнем их ряду сейчас сидели двое курильщиков, ведя некий разговор.
И точно, в следующий момент до меня донесся голос одного из наших монтажников:
«Да ведь тут удавишься от тоски! Нет, ты признайся, дед, за какие такие грехи тебе пришлось загреметь на старости лет в эту дыру!»
Что ж, разве не то же самое, хотя и в более мягкой, деликатной форме, хотел спросить у старика и я?
«Почему же – дыра? – ответил между тем второй голос, явно принадлежавший «начальнику станции». – К осени здесь поезда пойдут, ремонтную мастерскую построят, поселок заложат… А вообще, парень, я тебе так скажу! Если у тебя есть в жизни Дело, то нигде не пропадешь и не заскучаешь. Делу надо служить, парень, не за страх, а за совесть! А если нет Дела, то везде будет тоска и дыра. Ты уж мне поверь, я знаю, о чем говорю… – Судя по движению огонька, он поднялся: – Ладно, пора на боковую! Завтра много работы».
«А старичок-то интересный», – уже в который раз подумалось мне.
Ладно, вот вернусь со следующих отгулов, обязательно залучу этого философа из народа на беседу тет-а-тет!
Сегодня в это трудно поверить, но в те далекие «застойные» времена зарплату нам привозили прямо на трассу.
Причем, везли ее из Ташкента, из нашей главной конторы, в которой все мы числились.
Кассиршу, с полной денежной наличностью, сначала доставляли в ташкентский аэропорт, там она, уже безо всякого сопровождения, садилась в обычный рейсовый самолет и прилетала в Нукус, где ее встречал кто-либо из инженерно-технических работников участка.
