И вот что характерно: никто не отлынивал от работы. Всячески понося ее, каждый, тем не менее, старался перевыполнить некую “джентльменскую” норму.
Само собой, периодически мы устраивали перекуры, собираясь в одной из комнат, расположенной в глубине этого саманного лабиринта, куда не долетала глиняная взвесь из обрабатываемого помещения, взвесь, которая полностью так и не оседала даже до конца рабочего дня.
Во время одного из перекуров и произошло событие, которому я до сих пор не нахожу реалистического объяснения.
Мы находились в самой отдаленной от входа комнате, имевшей единственное, весьма небольшое по размеру окно, выходившее в тот самый внутренний крохотный дворик с тремя урючинами. Рама из окна была давно уже выставлена. Один из наших парней уселся в этом проеме, лицом к комнате. Остальные стояли в центре комнаты полукругом. Чтобы выйти из нее на улицу, надо было пройти через целый ряд других помещений, двери в которых располагались зигзагом по отношению друг к другу. Зато здесь, в самой глубине постройки, и воздух казался чище, и было всё же чуточку прохладнее, чем на улице, где разогретый палящим солнцем асфальт прогибался под ногами и обжигал подошвы ног даже сквозь обувь. Потолок в этой комнате мы еще не долбили, но весь он был покрыт трещинами, как, впрочем, и глинобитные стены.
Кто-то удачно рассказал свежий анекдот, и мы дружно расхохотались. Второй остряк подхватилэстафету… Словом, в эту минуту мы все пребывали в состоянии некой расслабленности.
И тут раздался грозный подземный гул, а еще через какой-то миг всё наше шаткое строение, вдобавок ослабленное частичной разборкой, затряслось, как на шарнирах. Куски саманной глины начали сами собой сыпаться с потолка, падать на голову и за ворот. Вся анфилада помещений наполнилась едкой пылью, так что мы уже не видели друг друга. Возникло ясное ощущение, что могучему подземному чудовищу надоело ворочаться с боку на бок, и оно решило порезвиться во всю свою необузданную силу.
Лично у меня наступил какой-то провал в памяти. Я совершенно не могу вспомнить, хотя бы приблизительно, что же происходило вокруг на протяжении последующего, весьма важного отрезка времени. Разум словно бы отключился. Моими действиями, должно быть, руководила какая-то потаенная сила, но только не воля.
Когда я пришел в себя, то увидел, что нахожусь в том самом крошечном дворике, что подступал к помещению, где мы перекуривали, нахожусь снаружи, со стороны окна, возле урючин. Здесь же, во дворике, находились и все остальные, включая парня, который до толчков сидел на окне. Сейчас он тоже пребывал в сидячем положении, но только у дальней стены, и с ошеломленным видом взирал на то самое окно.
Лица у моих однокурсников были какие-то смятенные. Не испуганные, а именно смятенные. Похоже, никто не понимал, каким образом он очутился здесь, и что вообще с ним произошло.
Некоторое время все молча смотрели на узкое, небольшое окно, за которым всё еще плавала глиняная взвесь, вызванная землетрясением. Выпрыгнуть в единый миг через это окно, на котором к тому же сидел до этого наш товарищ, было совершенно нереально. Еще нереальнее было выбежать через ломаную анфиладу комнат на улицу. Если всё же допустить, что мы бежали, сломя голову, через комнаты, то местом нашего сбора должна была стать улица, как раз напротив ОДО! Чтобы добраться оттуда до внутреннего дворика, надо еще было миновать узкий проход за калиткой и завернуть за угол дома. Какой был смысл устремляться на этот пятачок? Но и через единственное узкое окно выбраться сюда в доли секунды, да еще впятером, сбив при этом шестого, было невозможно! Ну, не могли же мы, в самом-то деле, пройти сквозь стену!
