«Дело» Нарбута-Колченогого - страница 18

«…Вскоре оказалось, что Нарбут вывез из Африки не только эти познания, но ещё и лихорадку. Оттого-то он и приехал такой жёлтый. К его огорчению, и лихорадка была вовсе не экзотическая.

– В Пинске, должно быть, схватили? – спросил его доктор.

Нарбут уехал поправляться сначала в деревню, потом куда-то на юг. В 1916 году он был ненадолго в Петербурге. Шинель прапорщика сидела на нём мешком, рука была на перевязи, вид мрачный. Потом пошёл слух, что Нарбут убит. Но нет, – в 1920 году в книжном магазине я увидел тощую книжку, выпущенную в каком-то из провинциальных отделов Госиздата: «Вл. Нарбут. Красный звон» или что-то в этом роде. Я развернул её. Рифмы «капитал» и «восстал» сразу же попались мне на глаза. Я бросил книжку обратно на прилавок…»

Однако Владимир писал стихи, украшенные не только такими примитивными рифмами, как подмеченные Георгием Ивановым. Примерно в то же время он пишет своё знаменитое стихотворение «Совесть», в котором бесстрашно обнажается как его душа, так и судьба поэта:

Жизнь моя, как летопись, загублена,

киноварь не вьётся по письму.

Я и сам не знаю, почему

мне рука вторая не отрублена…

Разве мало мною крови пролито,

мало перетуплено ножей?

А в яру, а за курганом, в поле – до

самой ночи поджидать гостей!

Эти шеи, узкие и толстые, –

как ужаки, потные, как вол,

непреклонные, – рукой апостола

Савла – за стволом ловил я ствол.

Хвать – за горло, а другой – за ножичек

(лёгонький да кривенький ты мой).

И бордовой застит очи тьмой,

и тошнит в грудях, томит немножечко.

А потом, трясясь от рясных судорог,

кожу колупать из-под ногтей.

И – опять в ярок, и ждать гостей

на дороге, в город из-за хутора.

Если всполошит что и запомнится, –

задыхающийся соловей:

от пронзительного белкой-скромницей

детство в гущу юркнуло ветвей.

И пришла чернявая, безусая

(рукоять и губы набекрень)

Муза с совестью (иль совесть с Музою?)

успокаивать мою мигрень.

Шевелит отрубленною кистью, –

червяками робкими пятью, –

тянется к горячему питью,

и, как Ева, прячется за листьями.

Ну и, конечно же, им были написаны несколько стихотворений, в которых воплотились впечатления от поездки и пребывания Нарбута в Абиссинии зимой 1912-1913 года. Таковы стихотворения «В пути» («Утро в горах»), «Пустыня сомалийская» и «Аримэ». Что интересно, стихи Нарбута были написаны раньше абиссинских стихов Гумилёва, появившихся в поэтическом сборнике «Шатёр» (1918). В Абиссинии Нарбут обратил внимание совсем не на те явления, которые отметил в своих стихах Николай Гумилёв. Взгляд Нарбута привлекали не охота и не экзотика этих мест, а страшные явления здешнего быта, он не мог пройти мимо прокажённых, которые сидели «на грудах обгорелых», и в его абиссинских стихах возникли их образы. Вот, например, стихотворение «Пустыня сомалийская», несущее в себе все черты африканского быта:

По-звериному, не по-людски,

Чернокожие люди живут

В этой дикой стране, где пески

Только к тлену да смерти зовут.

Зноем выжжена всюду трава:

Пастухи гонят в горы овец,

Но природа и там не жива,

Но и там смотрит в очи мертвец.

В шалаше духота. А вода,

Словно жидкая муть, – в бурдюках.

Никогда, никогда, никогда

Здесь не встретишь ключа на песках!

Как виденье кошмарного сна,

В небе пыльное солнце – бельмо,

Будто проклята Богом страна

И несёт отверженья клеймо!..

Вернувшись в марте 1913 года после амнистии в связи с 300-летием дома Романовых в Россию, Владимир опять поселился на своей малой родине и принял активное участие в работе Глуховского Совета, а одновременно с этим начал печататься в газете «Глуховский вестник» и ряде столичных изданий. Одновременно со своими стихами Нарбут напечатал несколько прозаических вещей, которые до сих пор остаются ещё как следует не изученными.

Назад Вперед

«Дело» Нарбута-Колченогого - страница 18

Похожие книги