Поплавский сделал знак напарнику, и тот, вооружившись кулечком гарбузовых семечек, занял наблюдательную позицию у входа в балаган. Сам же, ловко раздвигая толпу, провел Муромцева прямо в первый ряд, откуда было видно лучше всего.
Обладателем оглушительного баса оказался солидных размеров мужчина с огромными, жесткими, как стальная дратва, черными усами. Он грозно хмурил брови, топорщил усы и зазывал зрителей, размахивая пачкой билетиков:
– Ну, ребята, налетайте, мои билеты раскупайте! Вам билеты на цыгарки сгодятся, а у меня в кармане гроши зашевелятся. Все билеты участвуют в лотерее, разыгрывается воловий хвост да два филея! Еще разыгрывается китайский фарфор, был выкинут во двор – чайник без дна, только ручка одна, а я подобрал, да так разумею, что можно и фарфор разыграть в лотерею!
На вопрос Муромцева о шумном толстяке Поплавский только отмахнулся:
– Это дядя Яша, фрукт нам известный. Он уже не первый год тут «дедом» работает, то есть зазывалой в балагане. Это целое отдельное искусство, а дядя Яша в своем деле большой мастер.
Дядя Яша был действительно хорош. Его внешность, в другом случае показавшаяся бы комичной, здесь идеально вписывалась в амплуа. Он был еще не стар, но благодаря толщине, косматым бровям и громовому оглушительному голосу выглядел невероятно внушительно и солидно. Кроме того, Яша был отменным комедиантом. Публика слушала его, разинув рты или покатываясь от хохота, особенно дядю Яшу обожали дети. Стоило ему только, изогнув бровь, посмотреть своим самым грозным взглядом на маленьких баловников, как мальчишки и девчонки с визгом и смехом прятались за спины своих родителей в приступе того сладкого и веселого полупритворного ужаса, на который люди способны только в детстве.
Даже если Яше случалось раздухариться и его шутки становились чересчур развязными, то и тут публика принимала благосклонно все насмешки и издевательства. Обаяние дяди Яши было таковым, что даже самые грубые прибаутки выходили у него смешными, а самая вульгарная клоунада вместо стыда вызывала хохот.
– Эй вы, сестрички, собирайте тряпички, и вы, пустые головы, пожалте сюды! – басил он со своего скрипучего балкончика, ловко меняя билетики на монеты, а люди с улыбками выстраивались в очередь.
Однако бывало так, что не у всех хватало терпения на Яшины шутки. Однажды зазывала приволок в балаган смешное чучело на палке и размахивал им перед толпой с криком:
– Эй, сторонись, назем, – Губернатора везем!
А на следующий день в балаган пришел городовой, и Яшу на неделю посадили в «холодную», чтобы подумал над своими прибаутками. Но, освободившись, дядя Яша лишь принялся острить еще развязней.
Но вот зазывала исчез со своего балкончика, последние взрывы хохота затихли, и выцветший занавес балагана со скрипом раздвинулся, открывая зрителям полосатую ситцевую ширму и задник с аляписто намалеванным городом. Зрители замерли, открыв в ожидании рты, старый шарманщик наконец проснулся, и балаган огласился звуками шарманки, хрипло выводившей «Прелестную Катерину». Внезапно из-за ширмы раздались пронзительный дребезжащий смех, неразборчивые, но крайне лихие возгласы, и над ситцевой загородкой высунулась носатая кукла в красной рубахе, полосатых шароварах и лаковых сапожках. Огромную голову украшал красный дурацкий колпак. Кукла обвела зрителей жутковатыми нарисованными глазами и неожиданно заговорила пронзительной дребезжащей скороговоркой, визжащим нечеловеческим писком, кланяясь и подпрыгивая:
