Муромцев обернулся на Поплавского, надеясь увидеть его реакцию на подобное проявление кукольного вольнодумства, но тот наблюдал за виденным уже не раз представлением с непроницаемой скукой. Публика же пребывала в полном восторге, злодеяния, чинимые кукольным негодяем, вызывали у них лишь горячую поддержку и взрывы хохота. Петербургский сыщик внезапно почувствовал себя неуютно. Неужели ему одному происходящее на сцене кажется чем-то неприятным и зловещим? От криков, шума и пронзительного смеха куклы у Муромцева разболелась голова.
В это время торжествующий победу над соперниками Петрушка допекал вислоусого шарманщика новой причудой:
– Я задумал, старик, жениться. Что за жизнь холостого, все тебя обижают! А вот когда женюсь, приданое возьму… Ой, ой, ой, как заживу!
– И на ком же ты задумал жениться? – удивился музыкант.
– Ясно на ком – на дочке полицмейстера Цеховского! – важно ответил Петрушка под взрыв хохота в толпе.
– А приданого много берешь? – почесал голову шарманщик.
– У-у-у! Больше, чем сам стою!
Петрушка куражился и врал как мог, не замечая, как из-за ширмы приближалась собранная в комочек мохнатая фигурка, пока она не толкнула его под зад. Тот подпрыгнул от неожиданности и принялся прыгать вокруг новой игрушки.
– Что это, что это, старик?!
– Это барашек! – странным тоном ответил ему музыкант, отворачиваясь в сторону.
Петрушка в полном восторге принялся гладить мохнатое животное, приговаривая ласковые слова. Потом вдруг запрыгнул ему на спину, сделал, улюлюкая, несколько кругов вдоль барьера, когда рогатый комочек неожиданно скинул его, распрямляясь, и встал во весь рост. Это был не барашек. Это был черт собственной персоной. Кукла была изготовлена с пугающим мастерством – черт был вдвое больше остальных героев представления, поросший черными волосами, с крючковатым носом и длинным кумачовым языком, вырывающимся из зубастой пасти. Муромцев рассеянным жестом потер внезапно занывший висок.
Черт поддел Петрушку рогами и принялся терзать его, подбрасывая высоко в воздух. Руки и ноги куклы беспомощно болтались, Петрушка издавал пронзительные предсмертные вопли, пока черт не утащил его вниз сквозь картонные языки, символизирующие преисподнюю. Из-за ширмы раздался последний затихающий крик, и наступили несколько секунд жуткой тишины.
Но затем снова весело засвистела шарманка, а Яша, со своими прибаутками, пошел вдоль зрителей, собирая в шляпу деньги на водку для петрушечников и старого музыканта. Муромцев машинально кинул монетку и встал, растерянно озираясь. Поплавский подхватил его под локоть и ловко вывел через всю суматоху, прямо за сцену балагана.
За ситцевой ширмой, устало вытянув ноги, сидел на табурете тощий долговязый бородач и пил сбитень из дымящейся глиняной кружки.
– Добридень, дядя Миша! – приветливо подмигнул бородачу Поплавский. – Как ваше здравие? Вот, гляди, пан специальный сыщик из Петербурга приехал к нам. Поговорить с тобой хочет. Если нет у тебя срочных дел, конечно.
– Муромцев Роман Мирославович, – отрекомендовался сыщик. – Я хотел бы задать вам несколько вопросов по делу, которое мы сейчас расследуем. Оно связано с вашими э-э-э… представлениями. С Петрушкой.
– Вот как! Пан сыщик Петрушкой интересуется! – оживился дядя Миша. – И как вам наше представление?
– Весьма занятно и развлекательно. Признаюсь, таких ярких эмоций у публики я не видел ни в одном петербургском театре. И куклы… Вроде простые, но такие живые выходят, как настоящие. Скажите, а как вы так ловко меняете голос?
