– Нет. Я уверен на все сто. Ее подставили. Вероятно, настоящий убийца знал, что в это время приходит репетитор, возможно, он также был в курсе давнего конфликта между учеником и учителем. Хотя допускаю, что это было лишь стечение обстоятельств.
– Ладно, – обреченно вздохнул тот. – Жду от тебя документы для опротестования приговора и проведения дополнительного расследования.
– Вот, уже все готово, Роман Федорович, – Адамов один за другим достал два листка и положил перед начальником. – Ходатайство на возврат уголовного дела на доследование и заявление об отмене судебного постановления по вновь открывшимся обстоятельствам. Нужна только ваша подпись.
Левашов всмотрелся в один листок, то приближая его к глазам, то относя подальше, потом взял другой, пошевелил губами, затем пощипал себя за усы.
– Ох, Алексей Сергеевич, без ножа ты меня режешь, – нехотя подписывая документы, проворчал Левашов. – Вот почему ты такой?
– Ну, вообще-то, я впервые прошу возобновить расследование для того, чтобы оправдать обвиняемого.
– Господи, а что же я там скажу? – Левашов с тоской глянул на потолок.
– Скажите, что настоящий убийца разгуливает на свободе и представляет серьезную опасность для других подростков.
– Ну, ты еще поучи меня! – рассердился тот. – Иди, работай! И обо всем докладывать лично!
– Конечно, – не по уставу ответил Адамов и, вложив документы в папку, вышел.
***
Анна очнулась от ощущения, что ее куда-то волокут. Приоткрыв глаза, она все поняла. Сокамерница подтащила ее к кровати и, оставив лежать на полу, разорвала простынь и принялась привязывать перекинутую через прутья спинки скрученную в жгут ленту. Все сразу стало на свои места. Эта женщина пришла в камеру специально, чтобы разыграть ее самоубийство. Но зачем?!
Пока та возилась возле спинки кровати, Анна не растерялась и, мгновенно вскочив на ноги, бросилась к выходу.
– Помогите! Помогите, убивают! – хрипло, почти неслышно закричала она и изо всех сил замолотила кулаками в дверь.
Анна обернулась, ожидая нападения, но, к ее удивлению, тетка уселась на свою койку и изобразила удивление.
Наконец залязгали замки, в камеру вошел надзиратель и, похлопывая дубинкой по ладони, набычился:
– Что случилось? Что ты орешь?
– Она-она-она хотела меня задушить. Вот-вот-вот, видите скрученная простыня! – сбивчиво объясняла Анна, голос был сиплым от удушья, отчего слова вырывались отрывисто и неразборчиво.
– Ты что несешь? – вскинулась та. – Совсем с ума сошла? Я спала! Гражданин начальник, я проснулась, а она к кровати себя привязывает, я ей помочь хотела, а она разоралась, как ненормальная!
– Ты врешь! – просипела Анна.
– А ты чокнутая! Рыдала тут полночи, спать не давала! Гражданин начальник, говорю же, крыша у нее поехала.
– Так, заткнулись обе! Загородняя, за мной! – скомандовал надзиратель и распахнул дверь. – Руки за спину, лицом к стене.
Анна на дрожащих ногах вышла из камеры, но тут голова закружилась, и она, съехав по стене, рухнула на пол.
***
Еле дотерпев до утра, Адамов помчался в СИЗО.
– Добрый день. Прокурор Центрального района Адамов, – показал удостоверение Алексей. – Я вчера звонил Семенову по поводу допроса Загородней Анны Васильевны.
Охранник на КПП сверился с записью в журнале:
– Да, проходите. Только это… Загородняя ваша в больничке.
– Почему? – тут же насторожился Алексей.
– Руки на себя наложить хотела, сокамерница из петли вытащила.
