И вдруг на улице пошел снег. Мелкий-мелкий, но очень плотный. Николай вяло удивился тому, что снег пошел в сентябре, но особого значения этому не придал. Ну снег и снег – подумаешь! Дело вполне житейское – изменения климата, глобальное потепление. Хотя нет, в этом случае снега не было бы не только ранней осенью, но и зимой. Ну тогда – новый ледниковый период. Однажды Кольша пил не один, а с каким-то умником, так тот умник всю бутылку об этом ледниковом периоде толковал. Суть была проста – мы все замерзнем и умрем. Умника это пугало, ну, а Кольшу не очень. Ему было все равно, от чего умирать. Хоть от холода, хоть от водки, суть-то одна…
Николай повернулся, чтобы идти назад к своим нарам. И вдруг увидел – снег идет и в камере. Мелкий такой, как белая рябь. Тревожное чувство шевельнулось в душе. Некстати вспомнилась карикатура. Маленькая девочка подходит к отцу, лежащему пьяной рожей в салате, и говорит: «Папа, тут нам дали домашнее задание – белочку нарисовать. Мама сказала, ты знаешь как!»
«Допился! – пронеслось в голове. – Неужели “белочка”? Хороши дела – белая горячка>11 начинается!»
Будь Николай нормальным человеком, живущим обычной жизнью, он, пожалуй, тут же принялся бы названивать в «скорую», чтобы за ним приехали и отвезли туда, где таких лечат. Но он был потерявшимся по жизни алкоголиком, да еще и ночующим в следственном изоляторе. Поэтому Николай просто вернулся на свои нары и лег, закрыв глаза. Но и с закрытыми глазами он продолжал видеть снег. И музыка не прекращалась. Как же надоело, хоть бы что-то другое зазвучало, что ли! Он плотно закрыл уши руками. Музыка не стала тише, вот ни капельки! Тогда Кольша понял, что она звучит у него в голове.
Что со всем этим делать, Николай не знал. Поэтому минут двадцать он лежал, наблюдая белый снег с закрытыми глазами и слушая надоевшие мелодии. Через пятнадцать минут решился открыть глаза. И лучше бы не открывал: то, что он увидел, было ужасным. Изо всех углов, а также из-под нар его сокамерников к Николаю тянулись черные тени. Эти тени имели головы без лиц и руки, готовые схватить и утащить куда-то в ночь, в непроглядную тьму.
Он закричал во весь голос, но от его крика почему-то никто не проснулся. В голове пронеслась мысль, что и кричал он беззвучно, но так быть не могло, конечно. Как же можно беззвучно крикнуть, если с голосовыми связками у него все нормально? Но мысль эта быстро ушла: Николаю стало не до нее. Снег вокруг пошел еще плотнее, а музыка в ушах стала совсем нестерпимой.
Николай повернулся на бок, свернулся калачиком, сомкнул веки и закрыл уши руками. Он прекрасно понимал, что это не поможет, ведь музыка звучит прямо у него в голове, но ничего не мог с собой сделать. Он должен был попытаться защитить себя от чего-то страшного, разрушающего его изнутри. Он и попытался как умел. Но ничего не помогло, конечно.
Музыка в ушах звучала все так же громко. Белый снег перед закрытыми глазами все падал и падал. А когда, не в силах вынести этот снег, Николай открыл глаза, то вновь увидел около десятка черных существ с пропастью вместо лиц, которые на этот раз тянули к нему не руки, а какие-то длинные и тонкие нити. Эти извивающиеся нити не просто прикасались к нему, они входили в его плоть и дальше шевелились уже в нем. Они тащили в разные стороны части его тела. Тело пока еще было целым, но это, конечно, не могло продолжаться бесконечно – рано или поздно эти страшные твари его разорвут! А музыка – унц-унц, унц-унц-унц! – все звучала и звучала.
