– Прости-и-и! Марта, прости-и-и!
Домино наклонилась к любовнику и влепила пощечину в пухлую щеку. Голова Бориса дернулась, он зарыдал, ловя воздух разинутым ртом:
– А-а-а, Марта, а-а-а!
Марта врезала еще раз, и голос мужчины затих до слабого скулежа:
– Марточка, я сам не знаю… я ничего не помню, я ничего не соображал. – Слезы, перемешиваясь со слюной, текли по подбородку, Гольдман их не утирал, мотал щеками, как перетрусивший бульдог, и выл.
Брезгливо морщась, Домино сходила на кухню за стаканом воды.
– Пей, – приказала она.
Обливаясь и захлебываясь, Борис выпил воду и, не удержав стакан в руках, уронил его на ковер.
– Встань.
Борис схватился мокрыми пальцами за дверной косяк, попытался встать, но дрожащие ноги подломились, и он рухнул на пол. Стоя на четвереньках, толстяк тряс головой и плакал.
– Размазня! – прикрикнула Марта. – Вставай! Меня крокодильи слезы не жалобят. Мерзавец!
– Вова тебе позвонил? – всхлипывая, спросил Гольдман. – Все рассказал?
– А куда ему еще звонить?! – возмутилась Марта. – Вы на моей машине девчонку изнасиловали!
От слов, жестко определяющих суть поступка, Борис Аркадьевич завыл, заскулил и чуть не задохнулся от ужаса.
На какое-то мгновение Марте стало жаль толстого, наивного еврея. Она помогла ему подняться и, поддерживая, повела в гостиную к дивану.
Борис Аркадьевич рухнул, пружины скрипнули под его весом, и хозяин «Гелиоса» успокоился среди мягких подушек. Карие навыкате глаза уставились в потолок; любовник Домино впал в некое подобие ступора.
Марта разглядывала круглое, в красных пятнах лицо и думала, что делать, если изнасилованная девушка уже сидит в гинекологическом кресле и врач берет у нее мазки на анализ спермы.
– Боря, ты резину надевал?
– Чего? – не отрывая глаз от люстры, спросил Гольдман.
– Я говорю, ты презерватив надевал?
Секунду подумав, толстяк покачал головой:
– Нет. И Вова тоже…
«Теперь действительно придется выходить на медэксперта, – подумала Домино. – Если Гудвина возьмут, он меня порешит. Сразу не получится, так потом, – откинется с зоны и зарежет. Позорной статьи он мне не простит».
Что же делать?!
А вот что. Надо найти девчонку и дать денег. Сразу и много. Найти ее легко. Следует послать кого-нибудь в деревню на трассе и узнать, чья дочка, внучка или гостья в красном платье уезжала сегодня вечером в город.
Но кого послать? Самой ехать нельзя, да и не хочется. Случись что, ее вмиг опера срисуют – Домино фигура заметная.
Так. Лялька с Гудвином в Кашине. Из Бори сыщик как из говна пуля.
Кого? Кого послать, если больше ни одного человека посвящать нельзя?
Или время терпит?
Эх, зря она с испугу Гудвина из города убрала.
Но сделанного не воротишь. Вова уже выехал из зоны досягаемости сотовой связи, он медвежьими углами до Кашина добирается.
– Марта, спаси меня, – вдруг всхлипнул Гольдман. Домино промолчала. У нее не было времени на утешения. – Я знаю… ты можешь, – продолжал скулить любовник.
– Заткнись, – приказала Марта. – Дай подумать.
Готовя операцию, она и представить не могла, что юродствовать, изображая «спасительницу», ей не придется. У Домино в действительности голова распухала от сотни мыслей и тревог.
– Боря, ты помнишь вечер прошлой субботы? – Любовник покачал головой. – Сосредоточься, пожалуйста. Вспомни, ты пришел пьяный, принес красные розы… Ну? – Борис наконец кивнул. – Теперь слушай меня внимательно. Весь сегодняшний вечер ты провел со мной. Ничего другого не было. Не было ни дачи, ни девушки… ничего. Ты весь вечер просидел здесь. И наши показания, которые, возможно, скоро понадобятся, не должны отличаться ни на йоту. Мы сидели дома, пили, ели, разговаривали. О чем разговаривали и что делали, говори, вспоминая прошлую субботу. До мелочей. Только телевизор исключи, – поморщилась Домино, – сегодня программа другая. И розы красные забудь. Понял?
