– Погодите-ка. Он сказал что-нибудь, когда очнулся?
Сержант выглядел растерянным.
– Сказал, что у него сердце слабое, и продемонстрировал пузырек с таблетками. А что до испуга, сэр… его как подменили после этого. Когда я ему рассказал про старика с накладными белыми бакенбардами и про то, что он со мной сделал…
– Вы ему про это рассказали?
– Да, сэр! А как иначе я мог объяснить, почему его задержали… Вы думаете, сэр, это его расстроило? Ни капли! Он рассмеялся. Он смеялся и смеялся не прекращая. – Хоскинс нахмурился. – Как будто он, пребывая в обмороке, совершенно поменял свое мнение. А потом, когда вы сообщили по телефону об убийстве и о том типе с черными бакенбардами, он так обрадовался, так заинтересовался, и в нем не было ни капли страха, в отличие от меня. Он беспрестанно болтал, рассказывая нам об убийстве какого-то иранского или еще какого бандита и о том, как он помогал полиции расследовать преступление, – сообщил Хоскинс и заговорщицки подмигнул. – Между нами говоря, думаю, он тот еще сказочник. Видите ли, сэр, мы вывели его на чистую воду насчет той записочки… Мне сказать Джеймсону, чтоб он вел его сюда?
– Вначале нам нужно кое-что выяснить. Идемте со мной, скажете, этот ли человек пытался задушить вас во дворе музея.
Хоскинс грузно и нетерпеливо последовал за мной. Сержант присвистнул, завидев Мириам Уэйд, которая все так же стояла, прислонившись к ковру, и которой я кивнул, чтобы ее подбодрить. Я рассказал ему, кто эта девушка, и он неодобрительно нахмурился. Затем он взглянул на тело.
– Нет, сэр, – прищурившись, объявил он, – это не тот.
– Уверены в этом?
– Совершенно точно, сэр! Поглядите-ка! У этого субчика круглая физиономия и, так сказать, еврейский нос. Старик, который соскочил на меня со стены…
– Слушайте, вы уверены, что это был старик?
Хоскинс надул щеки.
– Поклясться в этом я бы не мог, сэр. Я уже думал об этом, и вот теперь еще вы спрашиваете. Но одно я знаю точно. У него было вытянутое тощее лицо, прямо как лошадиная морда, и приплюснутый нос. Совсем не как у этого типа. Вот вам крест, это другой человек. – Он вдруг приободрился. – Что прикажете, сэр? Я, конечно, не при исполнении, но раз уж я участвую в этом деле…
Что ж, это многое проясняло. По территории музея шатались двое мужчин, нацепивших накладные бакенбарды. Вот только я не знал, упрощало это дело или усложняло; думаю, все-таки усложняло. Это известие будило мрачные фантазии о том, как под покровом ночи при свете одной лишь луны в музее восточной культуры собиралось общество любителей фальшивых усов и бород. Такого бы не…
– А дайте-ка мне взглянуть на ту записку, – сказал ему я.
Хоскинс достал ее с почти нежной осторожностью. Это был квадратный листок самой обыкновенной писчей бумаги, сложенный вдвое, одна сторона которого была невероятно грязной. Я развернул ее. Текст заурядной записки, отпечатанной на машинке, под будничным заголовком «Среда» оказался весьма необычным.
Дорогой Г.,
непременно нужен труп – настоящий труп. Причины и обстоятельства смерти не имеют значения, но труп должен быть непременно. Я организую убийство, тот ханджар с ручкой из слоновой кости прекрасно подойдет, ну или пусть будет удушение, если это покажется лучше… (Далее следовали несколько перечеркнутых слов, и на этом записка заканчивалась.)
Я попытался уложить это у себя в голове. Сержант Хоскинс прочел мои мысли.
