– Вот простофиля, а, сэр? – спросил он. – Убийство, пф-ф-ф!.. «Встретимся там-то и сям-то за чашечкой чая» – черным по белому?
– Черт возьми, Хоскинс, – сказал я, – здесь что-то не то. Когда вы в последний раз читали подобную записку от убийцы, изнывающего от жажды крови?
Хоскинс задумался.
– Ну, сэр, я, вообще-то, не знаю, что именно пишут изнывающие от жажды крови убийцы. Вроде как к делу он подошел серьезно. Но должен сказать, по мне, звучит омерзительно.
– Где вы нашли записку?
– Она выпала из кармана пальто мистера Маннеринга, когда я поднимал и опускал его руки, пытаясь привести в чувство. Я ему про нее ничего не рассказывал, решил оставить это вам. Но все-таки что это за ханджар такой с ручкой из слоновой кости?
«Непременно нужен труп – настоящий труп». Как бы то ни было, эта строчка и впрямь была отвратительной. Вместе с Хоскинсом, который следовал за мной, я прошелся вдоль ряда стеклянных витрин, установленных посреди зала, ища, из какой именно вытащили кинжал. Обнаружить ее было легко. В третьем стеклянном шкафу, обозначенном как «Современная Персия», на синем бархате имелось углубление в форме кинжала около десяти дюймов в длину. Витрина была закрыта, и на первый взгляд на ней не было и намека на какую-нибудь защелку или замок; прогуливаясь по музеям, я частенько задавался вопросом, как же открываются эти стеклянные шкафчики. Я надел перчатки и внимательно осмотрел ее. В деревянной ножке с одной стороны находился крошечный замок без ключа. Очевидно, целая боковина открывалась, словно дверь, но в тот момент она была заперта. Стало быть, человек, забравший кинжал, кто бы это ни был, имел при себе ключ, что, в свою очередь, вело к Уэйдам или тем, кто был с ними связан. «Непременно нужен труп – настоящий труп». То есть убийство было лишь крошечной частью какого-то немыслимого плана?
Разумеется, первым, на кого падало подозрение, был старик Пруэн. В этом-то и заключалась сложность. Я в это не верил, и сиди я в суде на скамье присяжных, тоже не поверил бы, что Пруэн хоть что-нибудь знал об убийстве.
– Пора приниматься за работу, – сказал я Хоскинсу. – Пообщайтесь-ка с этим своим Пруэном, сторожем, про которого вы мне рассказывали; он сидит в кабинете хранителя. Уведите его оттуда куда-нибудь… мне понадобится этот кабинет для других свидетелей… вытрясите из него хоть что-то насчет произошедшего этой ночью. Спросите про кинжал: когда он узнал, что тот пропал, – и обо всем, что имеет к этому отношение. Видите вон тот ящик? Узнайте, чего это Пруэн вытанцовывал вокруг него посреди ночи и что он имел в виду под «женушкой Гарун аль-Рашида».
Хоскинс имел все основания поинтересоваться, кто такой Гарун аль-Рашид и при чем тут его женушка. Насколько я мог смутно вспомнить, Гарун был багдадским халифом примерно в восьмом веке, знаменитым персонажем «Тысячи и одной ночи», который любил выходить на поиски приключений, переодевшись. Кто-то мне однажды сказал, что Гарун аль-Рашид переводится как «Аарон Правоверный», и это казалось мне не особенно многообещающим. Как вы уже могли догадаться, у него была жена: по крайней мере, тут имелась очевидная зацепка. Маннеринг говорил о некоем открытии, о тайном деле, мол, они намеревались расхитить могилу. Возможно ли, что Джеффри Уэйд (который, по словам Пруэна, «откапывал халифский дворец») нашел или полагал, что нашел, гробницу жены Гарун аль-Рашида? Добавьте к этому заверение развеселившегося Пруэна в том, что ящик был пуст. А теперь представьте, как это все сочеталось с трупом в накладных бакенбардах и поваренной книгой в руке…
