На лбу у него сверкали крупные капли пота, глаза потускнели, словно покрылись какой-то плёнкой. Но кроме этого – ни возгласа, ни слова, ни вздоха, ни жеста – ничего. Был миг, когда мне стало его так жаль, что хотелось вырвать у него письма, бросить их в огонь, обнять его и воскликнуть: «Ты – мой брат! Забудем же все, останемся каждый на своём месте и станем любить друг друга!»
Папаша Табаре взял руку Ноэля и крепко пожал.
– Узнаю вас, моё благородное дитя! – проговорил он.
– Я не сделал этого только потому, что спросил себя: «Если письма сгорят, признает ли он меня своим братом?»
– Совершенно справедливо.
– Примерно через полчаса виконт кончил читать. Он поднялся и встал передо мною. «Вы правы, – сказал он мне. – Если это письма отца, в чем я не сомневаюсь, то все сходится на том, что я не сын графини де Коммарен». Я молчал. «Но это лишь предположения. Есть ли у вас другие доказательства?» К возражениям я, разумеется, был готов. «Жермен сможет подтвердить», – сказал я. Он ответил, что Жермен скончался несколько лет назад. Тогда я напомнил ему о кормилице, вдове Леруж, и объяснил, что найти и расспросить её будет нетрудно. Потом добавил, что живёт она в Ла-Жоншер.
– И что он на это ответил? – поспешно спросил папаша Табаре.
– Сперва молчал и, казалось, размышлял. Потом вдруг стукнул себя по лбу и сказал: «Ну конечно, я её знаю! Отец трижды ездил к ней вместе со мной и давал ей большие деньги». Я заметил, что это ещё одно доказательство. Он не ответил и принялся мерить шагами библиотеку. Наконец он подошёл ко мне и спросил: «Вы знаете законного наследника господина де Коммарена?» «Это я». Он опустил голову и прошептал: «Так я и думал». Потом взял меня за руку и добавил: «Брат мой, я не держу на вас зла».
– Мне кажется, – проговорил папаша Табаре, – по справедливости не ему бы вас прощать, а вам его.
– Нет, друг мой, ведь это его, а не меня настигло несчастье. С высоты упал не я, а он…
Старик сыщик лишь покачал головой, не желая высказывать вслух обуревавшие его мысли.
– После долгого молчания, – продолжал Ноэль, – я спросил, каково будет его решение. «Послушайте, – проговорил он, – отец вернётся через неделю с небольшим. Вы мне дадите эту отсрочку, не так ли? Как только он приедет, я объяснюсь с ним, и справедливость восторжествует, даю вам слово чести. Заберите письма и оставьте меня. Я чувствую себя так, словно у меня из-под ног уходит земля. В один миг я потерял все: знатное имя, которое всегда старался носить достойно, прекрасное положение, громадное состояние и, самое главное, быть может, женщину, которую люблю больше жизни. Правда, взамен я обрету мать. Мы будем утешать друг друга. Я постараюсь, сударь, чтобы она вас забыла: она ведь любит вас и станет оплакивать».
– Он в самом деле сказал это?
– Почти слово в слово.
– Негодяй! – проворчал сквозь зубы старик.
– Что вы сказали? – переспросил Ноэль.
– Я говорю, что он достойный молодой человек, – отвечал папаша Табаре, – я был бы счастлив с ним познакомиться.
– Я не показал ему письмо, в котором отец порывает с госпожой Жерди, – добавил Ноэль, – ему лучше не знать о её падении. Я предпочёл обойтись без этого доказательства, чтобы не усугублять горе виконта.
– А что теперь?
– Теперь я жду возвращения графа. Буду действовать в зависимости от того, что он скажет. Завтра пойду в прокуратуру и попрошу разобрать бумаги Клодины. Если письма найдутся, я спасён, если же нет… Но, как я уже говорил, я не могу судить беспристрастно, пока не выясню, кто убийца. К кому мне обратиться за советом?
