Необходимо выделить еще одну отличительную черту современной демократии: коммуникационное изобилие делает возможным развитие обширной публики, чье влияние потенциально или даже актуально имеет глобальный характер, а принадлежать к этой публике можно невзирая на границы территориальных государств, что усложняет динамику формирования общественного мнения и представительной демократии в этих государствах.
Этот тренд не стоит недооценивать: развертывающаяся на наших глаза коммуникационная революция приводит к распространению сетевых, охватывающих весь земной шар, медиа, которые имеют эпохальное значение, поскольку покоряют пространство и время. Как известно, канадский исследователь Гарольд Иннис отметил то, что колесо, печатный станок и другие средства коммуникации сокращают пространство и время, однако действительно глобальные системы зародились только в XIX в. с изобретением наземных и подводных телеграфных линий и с первыми международными новостными агентствами, такими как Reuters[78]. В последние десятилетия процесс глобализации совершил эволюционный скачок благодаря развитию целого комплекса сил. Важную роль сыграли геостационарные спутники с широкой зоной действия (вроде тех, что обеспечивали глобальное широкое вещание Beatles и Марии Каллас в реальном времени); не менее важными оказались рост глобальной журналистики и сетевых потоков международных новостей, электронный обмен данными, а также развлекательные и образовательные материалы, контролируемые такими гигантскими фирмами, как TimeWarner, News International, BBC, Al Jazeera, Disney, Bertelsmann, Microsoft, Sony и Google.
Быстрое распространение сети глобальных медиа привело к разговорам об устранении барьеров для коммуникации, что в некоторых случаях породило ошибочную идеологию цифровых сетей. К числу первых и наиболее влиятельных примеров относилась работа Джона Перри Барлоу «Декларация независимости киберпространства». В ней утверждалось, что компьютерные сети, связанные ссылками, создают «глобальное социальное пространство», безграничный «глобальный разговор битов», новый мир, «в который могут вступить все, независимо от привилегий или предрассудков, связанных с расой, экономической властью, военной силой или местом рождения»[79]. Подобным проблематичным тезисам противоречат некоторые тенденции реального мира, однако в них верно подчеркивается, что глобальные коммуникационные сети сделали то, что явно не удалось картам и глобусам Герарда Меркатора (1512–1594): эти сети закрепили у миллионов людей (примерно от 5 % до 25 % всего населения земного шара) ощущение, что наш мир и в самом деле является «одним миром» и что эта мировая взаимозависимость возлагает на людей определенную ответственность за его судьбу. В определенном смысле этот тренд усиливает сам себя; и он неслучайно напоминает, пусть и в более широком масштабе, ситуацию с газетами, которые, по мнению Токвиля, играли роль «маяков» общей деятельности, поскольку «только газета способна заставить тысячу читателей одновременно задуматься над одной и той же мыслью»[80]. Представляя, что их работа нацелена на потенциально глобальную аудиторию, с которой они в ином случае никогда бы физически не встретились, профессиональные и гражданские журналисты, книжные издатели, ведущие радио– и телепередач, авторы твиттеров, электронных писем и блоггеры возделывают землю, в которую пустила корни сегодняшняя политика слушающих, читающих, смотрящих и разговаривающих друг с другом граждан – в глобальном масштабе, невзирая на пространственные и временные барьеры, некогда считавшиеся самой собой разумеющимися, «естественными» или технически непреодолимыми.
