Осознанный выбор глобальных аудиторий и обращение к ним за счет сплавления в режиме реального времени общемировых форм и сюжетов с локальными интересами – это открытие таких англоязычных каналов, как CNN. Начав работу в 1980 г., он стал первым американским каналом, транслирующим круглые сутки исключительно новостные телепередачи. Его международный филиал – CNN International – начал с 5 часов в неделю, материалы для передач поставлялись сотней широковещательных станций со всего мира, некоторые из которых были профессиональными, а другие – любительскими; ирония в том, что фоном всей этой деятельности выступал ныне легендарный запрет собственника компании Теда Тернера произносить слово «иностранный» (foreign) в эфире. Благодаря альтернативным слоганам, таким как «Преодолевая границы», CNN International теперь доступен зрителям на многих языках (испанском, турецком, английском) в более чем 200 странах и территориях. Канал сыграл ключевую роль в кризисе 1989 г., связанном с площадью Тяньаньмэнь, когда передачи в прямом эфире впервые смотрели во всем мире государственные дипломаты и политики, решавшие, какие шаги предпринять. Освещение CNN первой Войны в заливе и других кризисов начала 1990‑х годов, особенно сражения в Могадишо, заставило многих комментаторов заговорить об «эффекте CNN», которым описывалось заметное воздействие на принимающих решения людей круглосуточных новостных передач, ведущихся в реальном времени и освещающих события в глобальном масштабе.
Медийная диалектика глобального и локального, типичная для эпохи коммуникационного изобилия, часто не так зрелищна и лишена прямого воздействия, поскольку она опосредуется такими организациями, как действующие в Интернете Earth Watch и World Association of Community Radio Broadcasters (AMARC), а также такими инициативами по развитию публичной подотчетности, как Transparency International и Human Rights Watch. Бывают также моменты, когда эта диалектика приводит к взрывам. Драматические медиасобытия, сопровождавшие свержение диктаторских режимов в Тунисе, Египте и Ливии в 2011 г., несомненно, действовали в этом направлении, обусловив радикальные демократические последствия. Борьба за публичное пространство на какое-то время распространилась по всему региону. Это были не просто «восстания в Twitter и революции Facebook»[88] – в равной степени это были еще и восстания бедных и лишенных власти людей против недавнего несправедливого дерегулирования, проведенного хищническими глобальными рынками. Однако эти волнения отмечались необычным общественным осознанием политической значимости сетевых цифровых медиа. Благодаря таким источникам информации, как Al Arabiya и Al Jazeera (у последней было 3000 штатных сотрудников, и более 50 млн семей в арабском мире смотрели ее передачи), количество людей, наблюдавших по всему миру в одно и то же время за политическими событиями, достигло исторического максимума. Граждане поняли, что новости по определению являются сильной информацией, еще не известной остальным, и этим отчасти объясняются удивительные эксперименты по сбору и распространению новостей, первые в своем роде. Огромные толпы в Александрии смотрели на себя в прямом эфире по спутниковому телевидению, надеясь, что медийное освещение защитит их от полиции и не даст военным раздавить их. При поддержке веб-платформ, управляемых изгнанниками, твиттеры, блоги и видеоролики, загружаемые в Интернет, стали убедительнейшим экраном для различных ситуаций – и ужасных, и обнадеживающих. Все, даже расстрел протестующих и невинных прохожих, было записано в реальном времени для последующих поколений.
