Демон государственности. Роман - страница 5

По смерти отца на престол вступил Александр I. Он уважал свою любвеобильную венценосную бабушку и заново восстановил Таврический дворец как резиденцию. Впоследствии там жили члены императорской фамилии, именитые гости, устраивались торжества, балы и выставки. Когда в Таврическом жил писатель и историк Карамзин, работавший над окончанием «Истории государства Российского», Филя в полночной тиши почерпнул немало учености из его рукописей и книг. Там же историк почил вечным сном, простудившись на Сенатской площади во время восстания декабристов. Именно в ту пору Филипп погрузился в хитросплетения дворцовых интриг, политики, человеческих амбиций и государственных интересов. И хотя дворцовый дух привык вращаться в высшем свете и дипломатических кругах, он ничуть не заносился перед своими сородичами.

Однако блестящей светской жизни Филиппа пришёл конец после высочайшего манифеста о свободах. Николай II в октябре 1905 года подписал указ, которым возложил на правительство обязанность «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы» – неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний, союзов; привлечь к выборам в Государственную думу все классы; признать Думу законодательным органом, без одобрения которого ни один закон не мог вступить в силу. В декабре царь подписал закон о выборах. Таврический начали ремонтировать и готовить под заседания вновь учреждённого парламента.

Дворцовому духу надо бы радоваться, а он скорбел в собрании домовых рождественской порой:

– А ведь цесаревич у смертного ложа отца дал слово хранить самодержавие от либеральных начинаний вроде парламента. Александр III говорил, не хватало, чтобы безответственные демагоги и радикалы указывали, как ему править государством. Дескать, представительное правление вредно для российского народа и вообще губительно для империи. У народа не хватает культуры, империя слишком разнородная по характеру наций, земель и по развитию; самодержавие только и служит скрепляющим началом. Демократия не всякому народу к лицу. Сначала нужно образование и подготовка общества, потом реформы – иначе, при отсутствии парламентской традиции, начнётся либеральный хаос, и государственность рухнет прежде, чем завершатся перемены. По завету отца Николай II по вступлении на престол объявил перед публикой, что ради блага вверенного ему народа намерен неуклонно охранять начала самодержавия, и до недавнего твердил: «Я никогда, ни в каком случае не соглашусь…». Да вдруг взял и согласился, изменил слову, данному умирающему. Испугался революции, которую сам накликал, да бросил либералам, как кость, манифест о свободах – мол, ради прекращения смуты и умиротворения общественной жизни. Да, не ко времени этот манифест! Народ даже не понял, к чему это всё, какую такую Думу понадобилось выбирать, и власти на местах в толк не возьмут, как себя вести. Не к добру это. Несчастливый он, наш молодой государь; ох, беда будет с этой Думой!

– Да уж, сколько у него было недобрых предзнаменований! – хором соглашались домовые старожилы, прокручивая события, как кадры хроники.

– Ещё при покойном государе, когда цесаревич с морским вояжем путешествовал по восточным странам, его торжественно встречали в Японии, и из толпы на него тогда бросился безумный самурай с мечом, успел ударить два раза по голове, пока изувера не схватили. Раны, к счастью, оказались неглубоки, но с тех пор Николай жалуется на головную боль. Должно быть, оттого сильно невзлюбил японцев и вовсе считал за обезьян. Он тогда предостерегающего знака не понял и преждевременно оборвал визит.