Сначала не видно ничего, только странное бурление в серо-чёрной массе тумана, клубящейся перед лобовым стеклом, поделенным надвое широкой стойкой. Потом вдруг нос вырывается из мути, и видимость становится миллион на миллион. Как в старой авиационной шутке: видимость более трёхсот пятидесяти тысяч километров, раз видна Луна.
«Крепость» несётся над огромной облачной равниной, ниже машины лидера. Собственно, похожая картина возникала передо мной несчётное число раз, то сквозь прозрачный диск пропеллера, то поверх прицела реактивного самолёта, то из кабины «тушки», когда смотрел на мир глазами Полещука (как и сейчас), но она никогда не наскучит.
Впереди и чуть сбоку от курса небо начало светлеть от восходящего солнца, у условного облачного горизонта, выше всё ещё горели многочисленные звёзды. В стратосфере они колючие, резкие. На трёх километрах – смягчённые, какие-то свойские, добрые.
Сама равнина далеко не идеальное плато. Тут и там вздымаются холмы, местами – настоящие горы. Массивные с виду сооружения на тонких ножках, на Земле точно бы обвалились под собственной тяжестью, здесь живут короткой призрачной жизнью, подсвеченные первым лучом рассвета.
– Красиво! – сказала Алеся, пристроившись между сиденьями пилотов. Её круглые коленки, обтянутые свободным белым платьем, удручающе похожим на саван, упёрлись в рукояти газа. – Не отвечай, Андрей. Хардинг не поймёт, с кем разговариваешь.
Краем глаза заметил, как ухмыльнулся Миша. Мы обладаем суперспособностью, недоступной для большинства, видеть и слышать личностей потустороннего мира. Тем самым выделяется. И гордимся.
– Правда, красиво, – подтвердил командир. – Главное, небо не испачкано разрывами зенитных снарядов.
Всю малину обгадил! Напомнил, куда и зачем мы летим. Даже Самось недовольно засопел, летевший позади Алеси.
Наши нечистики очень разные. Если, не дай Бог, «крепость» рухнет на землю, домовому кранты, и нет в ВВС парашюта на его размер. Одна надежда – кто-то в панике эвакуации вспомнит про Самося и позволит прицепиться к себе. Тот хваткий, непропорционально длинные руки увенчаны очень сильными пальцами. Наверно, физически способен задушить человека. Но вряд ли станет.
Алеся не пострадает. Тихонько просочится через стенку падающего бомбардировщика и плавно двинет к земле. Там найдёт кого-то из нас. Если останется кого находить.
Покойница абсолютно не соответствовала слову «кикимора» в русском языке, ничуть не уродливая. Наверно, была вполне ничего при жизни, пока лицо не утратило краски. Однажды на авиабазе, когда Самось колупался внутри самолёта и не прилипал к подруге, я спросил её:
– Какого цвета у тебя глаза?
– Тёмно-серые! Были. Сейчас – вот. Выцвела.
– Подарить тебе набор косметики?
Девушка зажурчала тихим смехом.
– Думаешь, не пробовала? Не держится на мне никакая краска. Или помада с румянами. Навсегда останусь бесцветной. А ведь красуней считалась – с самого детства, когда под Пинском жили. И когда родители перевезли меня в Америку – тоже. Парни увивались.
– Но ты выбрала одного только Джонни…
– Да. Он не первый у меня, признаюсь. Да и с Джонни не успели расписаться в мэрии. Находишь, что я слишком отличаюсь от романтичной девицы, скончавшейся из-за несчастной любви? И будешь прав. Но я на самом деле страдала. Потому и сгорела всего за несколько дней, подхватив испанку. Хоть, говорят, она по всему миру закончилась. Я одна из последних…
