Я же ничего не наклеивал. А кого? Ангела Юру? Марию, погибшую в Мадриде? Экс-супругу Андрея? Полуголых шлюшек, вырезанных из журналов и вдохновляющих то ли на мастурбацию, то ли на поход к английскими ледям нестрогого поведения? В общем, железная гофрированная стенка над моим очередным пристанищем жизнерадостно отсвечивала при свете электрических лампочек лишь девственно чистой матово-зелёной краской.
Я здесь – человек без прошлого, не считая липовой лётной биографии, внесённой в досье второго лейтенанта Полещука ради допусков к полётам на Б-17. Возможно – и без будущего.
Офицерская столовая находилась в смежном железном бараке. Хоть экипажам бомбардировщиков не придётся терпеть перегрузки, а усилия на штурвал и педали в пилотской кабине далеки от титанических, кормили щедро. Вот только качество пищи, скажем мягко, было не для гурманов. Бекон натуральный, зато яичница к нему делалась из сухого яичного порошка, разбавленного водой, и имела такой вкус, будто курицы, снёсшие эти яйца, отлучены Папой от церкви и прокляты. Конечно, на борту «Кикиморы» лежат сухпайки от дяди Сэма, очень качественные и питательные. Но когда их есть? До выхода на цель – слишком мало времени прошло с завтрака. Потом… Потом, скорее всего, слишком занят мыслями о выживании, чтоб думать о еде. В общем, по рассказам бывалых, сухпай лучше сунуть под куртку и унести, чтоб потом использовать в качестве подношения во время визита к какой-то местной дамочке весёлых нравов, истерзанной нормированием и карточной системой. Не блокадный Ленинград, но не роскошествовали.
Каждому экипажу полагается отдельный длинный стол на десяток персон. Три офицера: мы с Михаилом, пилоты, и штурман Василь по прозвищу Дон. Он – еврей, но тоже родом из волшебного Полесья, оттого поздоровался кивком и с Самосем, и с Алесей, невидимыми для обслуги, других экипажей, а также парней из оперативного и разведывательного отделов, поднятых наравне с нами. Бомбардир, радист и стрелки в «Кикиморе» – из сержантов, но допущены в офицерскую заправочную как лётный состав. Самось, естественно, ни у кого не спрашивал разрешения, где ему столоваться, и втиснулся между нами с Мишей, поочерёдно выхватывая куски то с моей, то с его тарелки.
Алеся, естественно, не брала ничего, просто смотрела на нас обычным своим долгим загадочным взглядом. Неловко есть на глазах покойницы? Мы – привыкли.
– Туман ещё густой, – сообщила она шелестящим шёпотом. – Слышала, вылет задержат на час.
То есть мы могли на час больше нежиться под одеялом и не совать нос в зимнюю британскую сырость… Одна радость – в такую погоду и немцы не сунутся. Не найдут цель. Правда, в сорок третьем их налёты стали редкостью. Не сравнить с Битвой за Англию, пережитой в том мире.
– Спасибо, детка! – фамильярно ответил Михаил. – Слушай. Коль всё равно не ешь, прошвырнись к самолёту, хорошо? Вдруг там очередной боггарт шалит. С меня – фиалки. Когда весна настанет.
– Ты уже должен три букетика.
Светлая фигурка буквально растворилась в воздухе, уплыв в сторону двери. Я знал, ей туман – нипочём. Она сама как туман. Может рассеяться, а может сгуститься. Не исключено, научится принимать иные формы. Лет через двести.
Самось, напихав полный рот бекона и яичницы, бросился догонять. И не только потому, что не хотел отпускать пассию. Вчера очередной раз с Франеком облазил самолёт. Запускали двигатели, проверили гидравлику, подтянули какие-то мелочи. «Кикимора» в лучшем состоянии, чем пришла с завода, прошла обкатку. И если какая-то зловредная сущность напакостила, это не просто опасно, ещё и обидно.
