К счастью, подруга живёт совсем близко, я добегу за пять минут. Тихонько прокрадываюсь в прихожую и вдруг вспоминаю, что моя любимая толстовка в стирке. Придётся надеть что-нибудь другое; на ощупь выбираю одну из осенних курток и, набросив её на плечи, выхожу из квартиры.
На дворе темень, луна скрылась за облаками. Температура, судя по всему, немного ниже нуля, холод пробирает до костей даже в куртке. Я поднимаю воротник повыше и ныряю в подворотню, как в прорубь. Выныриваю уже на освещенной фонарями улице и бегу что есть духу. Невысокие домики проносятся мимо один за другим.
Ночью улица пустынна – ни людей, ни машин – как будто все в городе умерли; тишина стоит гробовая. Иногда налетит порыв ветра, и тогда тополя-скелеты чуть качнут своими ветвями, и трава шелестит.
Добегаю до водонапорной башни, и тут луна наконец-то выглядывает из-за облаков. В её лучах чуть серебрится асфальт, серебрятся крыши домов, а на корпусе водонапорной башни опять проступает тот жуткий образ – агонизирующий человечек с длинной шеей. Он таращится круглыми глазками и свой костлявой ручкой указывает мне направление к дому подруги.
Какое страшилище! И днём-то он мне не нравился, а ночью я вообще боюсь его, боюсь лишний раз взглянуть – дыхание перехватывает! Пробегаю мимо водонапорной башни и несусь дальше, быстрая, как ветер. Вот знакомая дверь; подъезд откликается эхом на топот моих ног. Взбегаю по лестнице, совсем забыв про лифт, и замираю от неожиданности.
Дверь в квартиру Дашули чуть приоткрыта, внутри темно, ничего не видно.
Я глубоко дышу носом, пытаясь успокоить сердце, которое колотится как сумасшедшее. Вся моя решимость куда-то подевалась, её сменило оцепенение. Почему дверь открыта? Подруга ушла искать приключения на свою задницу и забыла запереть дверь? Или она всё еще внутри?
– Д-дашуль, привет! – кричу я в темноту прихожей, а голос предательски дрожит. – Это я, Алиса. Я забеспокоилась после твоего звонка и пришла проведать. Ты здесь?
И никакого тебе ответа, только звенящая тишина.
– Дашуля, ты дома?
Мне кажется, будто из дальней комнаты доносится чуть слышный звук вроде стона или всхлипа. Или это от соседей сверху, у которых, вроде, есть маленький ребёнок? Или у меня воображение разыгралось?
Я берусь за холодную ручку двери, собираясь войти, и вдруг ощущаю отголоски того смутного чувства, которое испытывала в детстве, когда заходила в кабинет к дантисту. Как будто на смерть идёшь. Мне лечили зубы бесплатно, в государственной стоматологической клинике на Левом берегу, потому что семья не могла позволить себе что-то получше. А там и уровень сервиса был соответствующий. Серые стены, как в тюрьме, в воздухе висел удушающий запах какой-то медицинской бурды. И звук нескольких бормашин, терзающих эмаль на чьих-то зубах, – самый отвратительный звук на свете. Маленькие дети иногда устраивали истерики у кабинета стоматолога, начинали кричать, плакать, даже катались по полу. А я, шестилетняя кроха, корчила из себя «храбрую» и никогда не плакала, хотя ужасно боялась. Когда приходила моя очередь, я сама шагала к кабинету дантиста, будучи уверенной, что меня там будут пытать, будут резать на куски, и я, может быть, умру в муках и никогда уже не выйду оттуда. От этих мыслей ладони покрывались потом и слёзы наворачивались на глазах, но я всё равно шла на убой – сама. Мне нравилось быть храброй. Нравилось, когда хвалили за это.
