– Ничего с вашей суэнитой не случится. По завершении пытки получите её в целости и сохранности. Вы в руках у Инквизиции, которая стоит на страже некрократической законности.
– А, ну тогда я спокоен, – Акарч с облегчением продолжил обнажение торса. Из-под блузы выглянуло брюшко неровного сине-зелёного колера, за его состояние мёртвый артист ощутил неожиданный укол стыда.
– Бальзам давно обновляли?
– Третьего года, – виновато сознался менестрель.
– Годится. Располагайтесь вон там, у свободного стола.
Акарч засеменил в указанном направлении. Свободный пыточный стол сиял образцовой чистотой, но притом пах недавно пролитыми бальзамами. Менестрель с изрядным содроганием поглядел на соседний стол, где палачи разместили любовно начищенные пыточные орудия.
– Начнём без инструментов, – успокоил его мастер.
Неужели? Но…
– Может, и без пытки обойдёмся? – предложил Акарч. – Я и так расскажу всё-всё, что только знаю?
– Что именно расскажете? – с вялым интересом отозвался мастер.
– Всё, что прикажете! Всю жизнь мою и посмертие…
– И о демонах тоже расскажете?
– Нет, – голос Акарча дрогнул, – о них я ничего не знаю.
– Вот то-то же! – удовлетворённо заключил Удухт. – Не знаете. Потому нам и не о чем вас спрашивать. Ваша личная история нас не интересует.
– Зачем же пытать, если не спрашивать? – перед лицом неминуемых страданий менестрель позволил себе настырность, хотя и заметил, что палача разговор уже утомляет.
– Даб, объясни, – бросил мастер.
– Пытка пытке рознь, – отчеканил подмастерье, – в зависимости от цели меняются формы проведения. Есть пытка дознания – при ней обязательны вопросы. Есть пытка наказания – при ней вопросы только отвлекают от сути происходящего. Кроме того, бывает исследовательская пытка, пытка для устрашения и ознакомительная. К последней версии мы и прибегнем в работе с вами…
– Достаточно, Даб.
Затем Акарч с удивлением обнаружил, что находится уже на столе для пыток. И как он сумел сюда переместиться? Может и правда – демон посетил. Перехватил контроль над телом, глумясь, усадил на это жуткое приспособление…
– Сядьте глубже! – приказал мастер Удухт. – Даб, приступай.
Подмастерье разложил Акарча на пыточном столе, деловито продел конечности в заговорённые петли по углам и расположился у изголовья.
Когда менестрель был уже хорошо закреплён, подключился и мастер-палач. Он провел пальцем в остром железном напёрстке по коже чуть ниже ключицы, резко надавил, определяя чувствительность. Напёрсток заострённым навершием проник под кожу, в месте прокола выступили зелёные капли бальзама. Затем Удухт рывком переместил палец, обезобразив грудь артиста глубокой зеленеющей бороздой. Акарч на всякий случай охнул, хотя боли никакой не почувствовал.
– Болевая чувствительность отсутствует, – констатировал палач.
– Демон притворяется, учитель? – спросил подмастерье.
– Демон всегда притворяется, – важно сообщил мастер.
– Я больше не буду, – пообещал Акарч.
Ему посоветовали помолчать.
– Но, может, меня бесполезно пытать, если я всё равно не чувствую боли?
– А страх? – поинтересовался палач. – Его-то чувствуете?
– Да, – выдавил Акарч осторожное признание.
– Следовательно, вы не безнадёжны! – мастер Удухт говорил, а сам, не останавливаясь, полосовал грудь менестреля всё новыми глубокими царапинами. Из них уже складывался какой-то замысловатый узор. Антидемонический, надо полагать.
Насчёт страха – вот это мастер верно подметил. Глядя на лохмотья, в которые превращается кожный покров груди, менестрель содрогался от ужаса перед бренностью якобы неуязвимого посмертного тела, которое, как прежде казалось, обеспечивало сносные возможности длиться твоему существованию всё дальше, и дальше, и так до полного счастья.
