День, когда мы увидели Бога - страница 2

Бог исчез с неба, но только для того, чтобы поселиться еще ближе – в самих людях. Он все чаще молчал, но вот чувство слежения никуда не исчезло, а наоборот, стало возрастать и тогда, утром пятницы, на стройных улицах города возникли первые баррикады, сваленные из мешков цемента. Это был протест. Против исчезнувшего лица, против горожан, против самих себя.

Если бы люди только знали, что знаменовала эта гряда мешков на центральной улице, то, должно быть, не были бы столь поспешны, но тогда ими руководила абсолютная противоположность любой добродетели и всевидящий Бог не сумел вразумить их. Дар разрушения, разгоревшийся невиданной силой в людях, взял верх и уже к вечеру у башен офисов были не только баррикады, но и первые, совершенно невообразимые для мирного культурного города погромы с разбитыми витринами и сожжёнными автомобилями. Весь город пылал яростью, назло совершая самые чудовищные преступления, пока, наконец, Бог не замолчал навсегда, оставив людей полагаться на свои собственные силы.

И люди положились.

За металлическими воротами, туго открывшимися для двух путников, был будоражащий воображение город, яркий, необычный, освещенный сотнями красных, желтых, зеленых фонарей, натянутых от дома к дому, от постройки к постройке, от палатки к палатке. По правде говоря, настоящих домов в привычном понимании здесь было мало, основную площадь занимали торговые ряды, не прекращавшие свою деятельность даже ночью. Здесь, на деревянных и металлических прилавках, продавали специи, оружие, собак, дорогую одежду и, конечно, медикаменты с книгами. Если быть честным, большинство этих товаров получалось совершенно нелегально, но кому это интересно? За глаза город называли «Цирком» или «Шапито» из-за его пестроты, да и из-за людей, чьи профессии, по правде говоря, мало годились для приличных граждан.

Вдалеке, если, не сворачивая, идти по центральной улице, виднелись три единственных полноценных дома, высоких, в десять этажей. Они были разрисованы цветами и животными целиком, так что впервые побывав здесь казалось, что вы посетили квартал художников. В принципе, это так и было, умевшие рисовать люди ценились здесь очень высоко, наравне с искуснейшими убийцами и женщинами. Цвета, яркие, насыщенные, были визитной карточкой города, по цветам же и определяли статус человека.

– Эй, парень, не хочешь «пыльцы»? Хорошая, сам видел, как чистили! После такой точно улет будет!

Толстый мужик, потрясывая брылями, точно у собаки, вышел из-за разноцветного навеса и подошел к двум людям, стоящим спиной у другой лавочки, на боковине которой значился недвусмысленный рисунок красно-белой пилюли и положил руку на плечо мальчишки.

– Эй, парень, что молчишь? Язык проглотил? – не унимался тот, пока, наконец, вместо юноши не повернулся другой, более высокий человек.

– Тебе сразу кишки выпустить или сам поймешь, что пора отвалить? – сказал мужчина, постукивая пальцем по кобуре.

Мужик отступил и, почтительно улыбнувшись, вернулся за свой грязный прилавок, продолжив беседу оттуда:

– Да так бы сразу и сказал, что он с тобой. Я-то что? А вы, господин, не хотите ли…

– Нет! – оборвал его мужчина и торговец мгновенно переключился на других, выискивая себе новую жертву.

Воздух провонял здесь неизвестными химикатами и то и дело двоим приходилось прикладывать к лицу влажные тряпки, чтобы не травить и без того настрадавшиеся легкие. Повернувшись обратно к прилавку с медикаментами, у которого они стояли, мужчина осторожно положил на гладкую поверхность мешок из лодки и, развязав тесемку, вынул все, что было под свет лампы, которую держал в своей исхудалой руке помощник фармацевта. Это был молодой парень в белом накрахмаленном халате, так резко отличавшемся своей чистотой и опрятностью от прочих людей на этой улице, со светлыми волосами, аккуратно убранными назад и в очках тонкой оправы. Всем своим видом он напоминал земского врача прошлого столетия и потому внушал некоторую степень доверия.