День, когда умерли все львы - страница 23

– Вы знали, что якобы у деда Игната был брат близнец? – спросил Вася Муравкин, глядя на стайку злорадствующих детишек.

Я покачал головой, хотя эта информация казалась мне знакомой.

– Не– а, – ответил Мансур, – он же всю жизнь один прожил.

– Сам старик об этом не говорил, хотя любил поболтать, – сказал пастух, – но моя прабабка знала бабку Игната, вроде как даже в каком-то родстве они состояли.

– Здесь все в родстве, – прокомментировал я, – это же Нижний Басрак.

– Ну да, – кивнул Вася Муравкин, проведя кончиком языка по редким усам, – в общем, прабабка рассказывала моей мамке, что у деда Игната был брат и родились они сросшимися.

Мансур присвистнул.

– Первый раз слышу. Сиамские близнецы? – спросил я.

– Вроде того…

– Где они соединялись?

– Вроде жопами, точно не помню, – пожал плечами Вася Муравкин, – мать мне рассказывала, когда я был совсем маленьким.

Я почувствовал, как ускорилось моё сердцебиение. Сросшиеся Близнецы… Я потряс головой, пытаясь избавиться от дрожи и одолеть чувство дежавю.

– И что? – спросил я.

– Ну, мать умерла при родах, – продолжил пастух, – Агафья Петровна, по настоянию папаши Игната, попыталась разделить близнецов. Один не выжил.

– Вранье это все, – сказал Мансур, – такое только в сказках бывает. И прабабка твоя была сумасшедшей. Дай папироску.

– По крайней мере, все точно знают, что мать Игната отдала богу душу, рожая сына, – ответил Вася Муравкин, доставая из кармана пачку папирос, – потому что как только у нас в селе какая баба на сносях объявляется, так все плюют через плечо, «чтоб не как у Игната».

– Спросим у Агафьи Петровны при случае, – сказал я, – мы пришли.

Мансур небрежно зажал папиросу между зубов и чиркнул спичкой. Выпустив клуб дыма он смачно сплюнул на землю. Мой друг пыхтел как заправский курильщик, но что-то в его движениях выдавало неопытного подростка. Мансур поймал на себе мой взгляд и вскинул брови. Всем своим видом он пытался показать, что посещение деда Игната – свидетеля главного позора всей мансуровской жизни мало его волнует. Но по красным ушам и бегающему взгляду было совершенно ясно, насколько глубоки переживания Мансура. С того момента, как дед Игнат поймал моего друга за еблей с тыквой, прошло немало времени. Два года Мансур успешно избегал общества старика, а в нашем маленьком селе скрываться от кого-либо – занятие крайне непростое. Отчасти в этой позорной ситуации был виновен я. Мансур преисполнился чувством великой зависти, когда я рассказал ему, о своем пальце во влагалище соседки Зухры. Не пытаясь скрыть своей эрекции он спросил, каково это, все-таки? Я ответил первое, что пришло мне в голову. Будто засунуть палец в переспелую дыню, сказал я, а Мансур мечтательно закатил горящие похотью глаза. Кто же знал, что мой похотливый друг этой же ночью захочет испытать заветные ощущения. Правда, ему пришлось довольствоваться тыквой, так как в нашем селе дыни никто не растил.

Слух о престранном половом акте прошел по всему селу. Я думаю, только врожденная глупость Мансура помогла ему справится с насмешками, которые длились более года. Далее сельчане переключились на следующий сексуальный опыт моего друга. Мансур, не теряя надежды познать женскую плоть, решил воплотить проверенный на практике план с Зухрой. Однако и здесь ему не повезло – Мансур сэкономил на самогоне. Потенциальная сексуальная партнерша была недостаточно пьяна, когда юный ловелас попытался стянуть с женщины рейтузы. Зухра, удивленная столь неджентльменским поступком юного собутыльника, вывалила на голову деревенского романтика тазик с маринованными огурцами и подняла сумасшедший крик. Напуганный неожиданным поворотом событий Мансур выбежал из старого домика Зухры, на ходу натягивая штаны. Я наблюдал за этим действием с крыльца своего дома со злорадной улыбкой на лице.