«Казаками» называли крепостных подмосковных крестьян и городских обывателей, набранных в пешее ополчение. Оружие для них закупило московское купечество; начальниками полков поступали дворяне, из числа тех, кто не состоял на военной службе. Здесь, на Бородинском поле, до двадцати тысяч Московского и Смоленского ополчения. Ратники копали траншеи, возводили редуты и флеши, а в день битвы им было велено собирать и выносить раненых.
– А начальствует над московскими ратниками их сиятельство граф Ираклий Иванович Морков. – объяснил брадобрей. – Цельный енерал, ишшо при Ляксандре Васильиче Суворове получил Егория[12], за Очаков. В почтенных уже годах, но храбёр!
– А вы были в бою? – поинтересовался Мишка. – Или только раненых таскаете?
– Говорят, наши, московские ходили в атаку возле Утицы. – помедлив, ответил охотнорядец. – Под командой самого енарала Моркова. Хранцузов побили – страсть! А нас вот к санитарному делу приставили. Но ничо, начальство велит – пойдём в отражению и в грязь лицом не ударим. Оружие, небось, имеется!
– Рази ж это оружие? Барахло ломаное, почитай с позапрошлого царствования в амбары свалено! Пики да сабли ржавые, один мушкет на пять душ – куды ж это? Кузнецов по всей Москве рогатины ладить нарядили, а то б и вовсе пошли с пустыми руками…
И брадобрей пренебрежительно подкинул в ладони своё «недоружьё».
– Пороху, мушкетов мало, а какие есть – стрелять не годятся. Куды ж с ними? Кто смог – сам обзавёлся ружьишком или пистолью…
И погладил рукоять инкрустированного пистолета за поясом.
– Енто я на Сухаревке купил, с турецкой войны привезённый. Ничо, стрелит хорошо.
– Тока он его зарядить не умеет – ухмыльнулся охотнорядец. – Вчерась возился-возился, весь порох раструсил, а пистоля пшикнула, и всё! Поди, хранцуза пшиком напугай!
– Так на государевой службе науку батогами вбивают! Видал я пехоцкие учения на плацу, возле Лефортовских казарм: «Полку сдуй!» да «патрон скуси», да «заряд прибей…» Енто только накушавшись гороху запомнишь, а капралы, как попутаешь, сразу в рыло кулачищем лезут, Не-е-е, не надо нам таких наук! Мне пистолю знакомец зарядил, ратник, из егерей. Он сам охотник, с ружжом ловко управляется…
– Побитых воинов таскать – дело богоугодное. – подхватил лабазный сиделец. – Говорят, у хранцузов кого поранят – он так и лежит, где упал, али в тыл ползёт. А остальные через его перешагивают, как через собаку какую. Их, болезных, копытами да колёсьями пушечными давят. Редко который доберётся до лазарету и там кончится…
– Нашёл, кого жалеть! Небось в Бога не веруют, в церквы не ходют. Поделом вору и мука.
– Оно конешно. – согласился охонорядец. – А всё живое дыхание, тварь божья…
А неча без спросу на расейскую землю лезть! Кто ихнего анператора Бонапартия сюды звал? Небось, у нас свой царь есть, Богом помазанный. Нам чужих не надо!
Стрелок на носилках заворочался, захрипел: «ой, не могу, родненькие, худо. Водицы испить дайте, а то помру…»
Носильщики остановились, ратник наклонился к раненому с манеркой. Забулькало, жестяное горлышко застучало о зубы.
– Ты потерпи, страдалец… – тихо увещевал солдата брадобрей. Мамую малость иттить осталось – во-о-он за теми кустиками ужо вагенбург. Взгромоздим тебя на телегу, шинелю подстелим – и езжай себе в гошпиталь. Коли Господь сподобит, выздоровеешь. А помрёшь – так батюшка вчерась говорил, что пострадавшие за отечество к праведникам в рай попадают!
