– А всё же, Шевардино отдали… – сказал щуплый рядовой, тот, что предлагал гнаться за уланами. – Как же так вышло, коли вы всех порубали?
– Ты рот-то закрой, Терентьев! – прикрикнул Оладьев. – Ишь, умник выискался! Раз начальство велело отступить, значит, замысел имеет, стратегию! Вон, наши сегодня цельный день флеши да рвы копают – а всё потому, что вчера у Шевардина неприятеля отбили. Пока он стоит, мы оборону изготовим и встретим супостата картечами да штыками! В битве, оно как бывает? Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперед!
Заскрипели колёса, всхрапнула лошадь. К костру подошли двое солдат. Один из них вёл в поводу лошадь, запряжённую в двуколку.
– Квартирьеры! – оживился Оладьев. – Што, отцы родные, водку привезли?
– А как же! – хохотнул тот, что держал поводья. – Кто хочет, робяты? Ступай к чарке!
Никто не шелохнулся. Сидящие у огня вздыхали, отворачивались. Седой егерь, почти старик, ответил за всех:
– Спасибо за честь! Не к тому изготовились, не такой завтра день!
И, шепотом, едва слышно:
– Мать пресвятая Богородица! Помоги постоять за землю своя…
Солдаты снимали фуражки и размашисто крестились. Лицо прапорщика Яковлева сделалось торжественным, и Витька почувствовал, как к горлу подкатывается ком. Прав Мишка, прав, всё в точности по Лермонтову:
«…Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.»
Вот она, ночь перед Бородинской битвой! И они, обычные школьники двадцать первого века, сидят у костра с русскими воинами и едят кулеш и слушают неторопливые, обстоятельные речи. А завтра по полю двинутся войска, загрохочут пушки и…
– Ну а вы, молодые люди, не расскажете, каким ветром вас сюда занесло? И одеты вы странно… Где это такие наряды в моде?
Витька встрепенулся, оторвал взгляд от кирасира. Ну вот, теперь придётся выдумывать! Прапорщик Яковлев – это не капрал Оладьев, тут лапшу на уши навешать будет потруднее. Дёрнуло же его надеть бермуды! Мишке хорошо, он в своей домотканине здесь, как родной. А ему-то как выкручиваться?
Мишка одёрнул рубаху и решительно шагнул вперёд:
– Good evening, officer! Our father – a British scientist. We would like to see the army, but…
Витька от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Приятель уверенно говорил по-английски, и прапорщик слушал его с растущим удивлением.
– Погоди, погоди, не так быстро. Я ни слова не понял, уж прости. Вы чьих будете – англичане, голландцы? А ты, Оладьев, что ж не доложил, что иностранцев привёл?
– Так я ж думал, оне расейского подданства! – капрал с подозрением покосился на ребят. – Только что шпарили по нашенскому!
– Мы вполне владеем вашим языком! – Мишка перешёл на родную речь. – Но отец велел в разговоре с русскими офицерами непременно говорить по-английски, чтобы нас не приняли за… как это… за пейзан. Он уверял, что русские дворяне весьма расположены к британцам.
– Расположены, а как же, – усмехнулся офицер, и Витька подумал, что усмешка эта не слишком весёлая. – Так вы, значит, подданные Его Величества Георга Третьего? Понятно. Любопытно только, как вы оказались посреди бивуаков?
– Мой отец – британский историк, состоит при штабе вашего главнокомандующего. Мы с кузеном уговорили его взять нас с собой, хотели своими глазами увидеть доблестную русскую армию. И вот – заблудились. Вы нам поможете?
