– Вы одна дома, миссис Термит?
– Да. – Её голос был напряжённым, надломленным шёпотом, будто спросонья. Майор кивнул. Лицо у него было плоское, невзрачное, и самоуверенный вид только добавлял ему непривлекательности. Майор изо всех сил старался скрыть небольшой северо-восточный акцент, напирая на интонацию и гласные. Энтони Хелм был хорошим солдатом – его уважали те, кто ему подчинялся, и доверяли те, кому он докладывал о происшествиях. У него сложилась репутация человека прямолинейного; он всё делал строго по уставу, и делал хорошо. Эти качества помогали ему продвигаться вверх по службе, но, к сожалению, не всегда оказывались полезными в беззаботной мирной жизни. Такому человеку, как Энтони Хелм, нелегко было мириться с превратностями судьбы; малейшее отступление от правил порядка ставило его в тупик.
Нервно улыбнувшись сержанту, Поппи прикусила язык. Улыбка получилась натянутой и неискренней. Она чувствовала, как с губ готовы сорваться глупые слова: «Сержант – это выше, чем рядовой, но ниже полковника? Март меня учил, но я всё не могу запомнить порядок…» Она не знала, зачем говорить об этом – разрядить обстановку, заполнить пустоту? Или всё дело было в хороших манерах, в необходимости поддержать разговор? Майор не вызывал симпатии у Поппи. Умение разбираться в людях подсказало ей, что он лишь выполняет долг, а думает о чём-то своём. Мистер Гисби улыбнулся в ответ, словно читая её мысли. У него были честные глаза, с морщинками в уголках. Его присутствие успокаивало.
Хелм начал речь – именно так, как ожидала Поппи, той самой фразой, что страшила её днём и ночью с тех пор, как горячо любимый муж ступил на кровавую тропу войны. Эти слова тревожили, уже когда он принёс домой письмо с приказом отправляться на базу боевой подготовки в Бассингборн и к нему прилагался чек на сумму, которой Мартин был весьма доволен, Поппи же сочла взяткой, королевским шиллингом наших дней. Что Мартин говорил, размахивая перед ней клочком бумаги?
– Ты же понимаешь, что такое служба в армии, Поппи! Удивляться тут нечему. Конечно, надо было сначала сказать тебе, что я завербовался, но я как записался, сразу же и сообщил. И не говори, что тебя не обрадуют собственный дом с садом, добавочный оклад и возможность пожить за границей. Уж тогда-то ты не будешь плакать!
Поппи не могла поверить его словам; она была ошарашена его доводами, лишёнными оснований. Он-то знал, как глубоко ей наплевать на собственный дом и всю прочую роскошь. Поппи была не такой, чтоб радоваться этому, и не понимала – чего ради он решил уйти, оставить её одну на долгие месяцы, если не на годы, и почему не обсудил с ней, не посоветовался? С самого детства Мартин всегда был рядом, самое большее – в часе езды от неё, и мысль о том, что теперь они окажутся так далеко друг от друга, повергала в ужас. Поппи не могла представить Мартина даже в другом городе – что уж говорить о другой стране? Поппи всегда советовалась с мужем даже по поводу ужина, а он принял такое решение в одиночку, тайком, вероломно. Словно сбросил её со счетов. Словно предал.
– Миссис Термит! – второй раз за сегодня голос офицера вернул её в настоящее. Поппи кивнула, давая понять, что вся внимание. Зубы стучали; она закусила нижнюю губу, пытаясь сохранить остатки хладнокровия.
– Боюсь, у меня плохие новости. – Он помолчал, сжал губы, вспоминая, как его учили сообщать информацию по кусочкам. Поппи хотелось сказать: «Ради всего святого, поторопитесь, все мы и так знаем, что вы скажете».
