Девочка почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Она всхлипнула и вытерла щёки. Быстро, украдкой, хотя этого никто не мог видеть.
«Как-то всё глупо получилось. Собралась молиться – и разревелась, словно детсадовка какая-нибудь… – Ирина подняла всё ещё красные глаза. – Бог, прости меня, пожалуйста, я больше не буду плакать. Ты только не подумай, что я плакса, это я так, нечаянно»
Облачко, на котором задержался её взгляд, вдруг остановилось, а потом всё быстрее и быстрее полетело в другую сторону, пока не скрылось за крышей стоящего напротив здания. И Ирина почему-то обрела твёрдую уверенность, что Бог услышал её и обязательно исполнит её просьбу; завтрашним утром она проснётся, уже умея говорить.
Весь день Ирина летала, как на крыльях, не чувствуя под собой земли. Подумать только – осталось совсем немного, уже завтра всё изменится, она заговорит и начнётся совсем-совсем другая жизнь.
И насколько Ирина была счастлива в тот день, настолько оказалась потрясена на следующий, когда вдруг оказалось, что говорить она по-прежнему не умеет. Ирина шёпотом пыталась проговорить хоть что-нибудь, но то, что получалось, трудно было назвать звуками человеческой речи.
Из-за того, что первый опыт молитвы оказался неудачным, девочка больше никогда не молилась. Было, правда, исключение. Когда их в следующий раз повели в храм, она, стоя перед большим распятием, пыталась что-то пролепетать, но мысли путались, какие-то люди постоянно бродили вокруг и отвлекали внимание, да и Ольга Дмитриевна сказала, что пора идти… Всё осталось оборванным на полуслове.
Ирина перечитала вопрос:
«Часто ли ты молишься? Не боишься ли ты признаваться в своей вере другим?»… Гм, не боишься ли ты признаваться в своей вере другим… Ещё как боюсь. Даже, наверное, не боюсь, а стесняюсь. Ольге Дмитриевне вон стесняться вроде нечего, большая, и на Причастие с ней ходим, а как спросишь что-нибудь церковное – и она не знает, куда глаза девать. А тут вон сколько ребят. Если кто-нибудь узнает, что я по-настоящему верю в Бога, мне ведь прохода не будет. Что бы такое написать?»
И круглым почерком, чтобы получилось красивее (всё-таки сам батюшка читать будет), Ирина принялась выводить:
«2. Я не умею молиться правильно. Я однажды помолилась, чтобы перестать быть немой и научиться говорить, но Бог почему-то ничего не сделал. И после этого я никогда не молилась. А в своей вере я боюсь признаться, потому что ребята будут надо мной смеяться»
Поставив точку, Ирина задумалась. Можно было бы, конечно, написать, что некоторые ребята очень-очень злые и если они начнут кого-нибудь высмеивать, то это будет очень и очень обидно. Но потом она подумала, что, если эти слова будет слышать не только батюшка, но и сам Бог, то это будет не очень красиво. Во-первых, на исповеди надо признаваться в своих собственных грехах, а не объяснять священнику, какие плохие все остальные. А во-вторых, Бог всё, что Ему надо, и так знает.
Так ничего и не добавив, Ирина перешла к следующему вопросу.
«3. Не гордишься ли ты своими успехами в учёбе, своей силой, красотой, умом? Не любишь ли ты командовать над своими товарищами?»
Ирина, не сдержавшись, фыркнула, дивясь такому банальному вопросу. Не вызывает никаких сомнений, что командовать над кем-либо Ирина никогда не собиралась и не собирается. Зачем это надо? А гордиться своей силой, умом, красотой…
