Когда борщ был почти готов, Елизавета Николаевна пошла в избу за лавровым листом. Она даже не подозревала, что все это время за ней из кукурузы, которая росла на ее огороде, наблюдал Афанасий. Как только женщина скрылась за дверью, парень перепрыгнул через плетень, подбежал к плите, взял возле рукомойника кусок хозяйственного мыла и, открыв крышку на кастрюле с борщом, бросил его вовнутрь. Закрыв крышку, стремглав побежал к себе домой. Домчавшись до калитки, остановился, почесал в затылке и не спеша направился к пруду, чтобы искупаться.
Ничего не подозревавшая хозяйка подошла к плите, открыла крышку кастрюли и замерла от изумления. На поверхности борща плавали крупные серые пузыри. Ничего не понимая, женщина зачерпнула ложкой бульон и, остудив, сделала глоток. Тут же сплюнув на землю отдающую мылом жидкость. Схватив шумовку, она подняла со дна кастрюли кусок мыла, которое от кипятка стало жидким и стекало с шумовки.
– Это дело рук Афоньки, – закричала женщина и даже испугалась своего голоса. – Ну, злыдень, ну, голозадый, ты этот борщ запомнишь надолго.
Причитая и грозясь в адрес Афанасия, Елизавета Николаевна, сходила в сарай, нашла там рукавицы, надев их, надергала с корнями у забора крапивы и отправилась искать обидчика.
Еще с дороги она увидела, что Афоня показывает приезжим на пруду «бесплатный концерт». Он нырял вниз головой оставляя на поверхности ноги и голые ягодицы. Рассевшись на берегу, отдыхающие покатывались со смеху. Девушки стыдливо прикрывали глаза руками, кое-кто снимал представление на видеокамеру.
Елизавета Николаевна разыскала на берегу одежду Афонии и переложила ее ближе к зарослям лопухов. Присев на корточки, стала ждать «артиста». Концерт продолжался недолго. Собравшиеся на берегу пруда вскоре перестали реагировать на трюки. Вынырнув в очередной раз, он увидел, что люди на него не смотрят и занимаются своими делами. Поэтому Афанасий вылез из воды и, бегая голым по берегу, стал искать свою одежду. Наконец увидел ее. Но только он нагнулся, из зарослей вышла Елизавета Николаевна и стала сверху вниз, справа налево хлестать голое тело крапивой.
Афанасий взвыл от боли. Иглы крапивы безжалостно жгли его. Он попытался выхватить из рук женщины орудие пытки, но не тут-то было. Она крепко держала крапивный веник. Сообразив, что в данной ситуации самое лучшее средство защиты – бегство, он подхватил одежду и пустился наутек. Елизавета Николаевна бросилась вдогонку и на ходу продолжала хлестать его по голым ягодицам, приговаривая: «Это тебе за борщ, это за петушков, это мой загубленный труд». Наконец она остановилась и, тяжело дыша, опустила пучок крапивы. Превозмогая боль и грозя обидчице кулаком, Афанасий прошамкал беззубым ртом:
– Ну, Лизка, сучка, убью.
– Я тебе убью, поганец ты этакий, – и снова погналась за ним. Но Афоня так припустил бежать по дороге, что и на машине было бы не догнать.
На следующее утро, выгоняя в стадо корову, Елизавета Николаевна встретила Марию, мать Афанасия, но та отвернулась и прошла мимо. Оскорбленная выходкой ее сына, женщина догнала соседку, взяла за плечо.
– Ты что, Мария, считаешь меня виноватой, да? – возбужденно спросила она. – Ведь он, змей красноголовый, караулил меня все утро, ждал, когда сварится борщ. И стоило мне на минутку отлучиться, он, шельмец, бросил в кастрюлю кусок мыла. Пришлось все вылить в мусорную яму. Ведь с мылом даже свиньи борщ есть не стали бы. На выходные приехали дети в гости, а он, сучий потрох, оставил их без обеда.
