Стенька, оба пристава и стрелец Трофимка Баламошный вошли на двор и поднялись на крыльцо.
Увидав таких гостей, Ивашка, сидевший на скамье и евший калиновую кулагу с хлебом, чуть не обмер.
– Ах, вот ты как? – напустился он на Стеньку. – Мало вам было той полтины? Теперь еще и на суд потянете? Почуяли, что можно из меня денег вытянуть?!
Он подумал, что Земский приказ все же решил докопаться до правды о закладе жены Марфицы за пятнадцать рублей.
– Уймись! – прикрикнул Стенька, в то время как прочие трое крестились на образа. – Ты полтину уплатил, и на том дело закрыто. А пришли мы вот за чем – позови того парня, Нечая, что у тебя живет!
– Какого Нечая? – весьма правдоподобно удивился Ивашка.
– Какого? А такого, что вчера тебе дрова колол!
– Ах, его? Ну так он дрова поколол да и прочь со двора пошел.
– Ври, да не завирайся! – прикрикнул на хозяина Стенька. – Ведомо нам учинилось, что тот Нечай – беглый, и купец Рудаков его к тебе жить определил, и по две деньги на день кормовых давал. Вот и зови Нечая! Не ты, а он нам надобен!
Ивашка Шепоткин уставился на земского ярыжку с подлинным ужасом.
– А ты как проведал?
– Запираться станешь – на дыбу пойдешь! С первой виски промолчишь – со второй заговоришь! – принялся стращать Стенька.
Он собирался было добавить про горящие веники, которыми кат гладит по ребрам несговорчивых, но тут из-за крашенинной занавески заголосила Марфица. Да как!
– Ахти мне, бессчастной, горькой сиротинушке! Останусь я вдовой ненадобной, буду меж чужих дворов скитаться, голодная, холодная, раздетая, разутая!.. Ахти мне, смертушка моя пришла!
– Люди добрые! Безвинно на дыбу тащат! Злодеи оговорили! – возвысил голос и Ивашка.
Кузьма Глазынин зажал уши, Трофимка Баламошный присел и голову в плечи втянул.
– Молчи, дура! Не мешай государеву розыску! – прикрикнул на Марфицу Стенька, но она лишь пуще соловьем разливалась.
В это время странноватая женка, войдя из сеней, прошла к печке и зашла за занавеску. Там вдруг сделалось тихо. Ивашка тоже вдруг перестал блажить. Женка вышла и направилась к Стеньке.
– Ты, молодец, коли что надобно, меня спроси. Я тут многих знаю.
– Ты уж мне наговорила! – огрызнулся Стенька.
– Что увидела, то и сказала. А Нечая и точно увезли. Приезжали за ним на санях. Так что тебе его уже не тут искать надобно.
– А кто приезжал? – Стенька решил, что от женки будет больше толку, чем от заполошного семейства Шепоткиных.
– А кто привез, тот и увез.
– Купец Рудаков, что ли?
– Этого я знать не могу. А вот что скажу – никогда раньше тут этого человека не встречала. Иванушка! – Она повернулась к Ивашке. – Кто тебе этого подкидыша сосватал?
– Да купец Рудаков же!
– А кто он таков, откуда взялся?
– В дороге сошлись, как я из Касимова ехал, и он там был со своими возами…
– И сговорились, чтобы тот Нечай у тебя пожил? – осторожно вмешался Стенька. – Да ты не бойся, что беглого к себе пустил, это он пусть боится! Вольно ему парней сманивать!
– Ахти мне! – взвыл Ивашка, и таким же криком отозвалась Марфица.
Стенька замахал на Ивашку руками.
– Помолчал бы ты, Иванушка! А как того Рудакова звать-величать? – спросила женка.
– А звать его Перфилием, а по отчеству – не помню… – хмуро отвечал Ивашка. – Мне до него дела нет. Я за него не ответчик!
– А живет он где? Ты, Иванушка, добром скажи! – потребовала женка, да как! Брови сошлись, с лица она сделалась как те рыси, которых для государевой потехи выкармливали зверовщики Семеновского потешного двора.
