Дирк прибавляет свет, и я открываю глаза. Поднимаю перед собой руки, они тонкие, прозрачные, не вижу своих вен, мышц, только кости и кожа, сквозь которую просачивается жёлтый тёплый свет. В аквариуме, конечно же, это не аквариум, там нет воды, но очень похож, копошатся два мышонка. Мы похожи, голые перед враждебным окружающим миром, мышата рождаются стерильными, и умрут первыми, если кто-то или что-то занесёт сюда инфекцию. Это жестоко, мне не хочется, чтобы они умерли.
Встаю, меня шатает после сна, так будет ещё долго, это определили врачи. А мне кажется, что навсегда. Я редко вспоминаю себя прошлую, как я бегала на лыжах, что-то выигрывала, совсем немного, какая-то другая, чужая и нелепая жизнь. Подхожу к аквариуму, мышата просятся на руки, беру их, глажу, играю, разрешаю полазить по своей кровати. Чищу их аквариум, хорошо, что они гадят в одном месте, иду в туалет, делаю свои дела, умываюсь, вытираюсь салфетками. Я особо не пачкаюсь, нет бактерий, никаких других микробов, меня прилично обработали, убили всю живую флору на мне, я сама стерильна, как этот унитаз.
Планшет дрожит от входящих сообщений, Дирк доложил Диме, что я проснулась. У нас не совпадают графики, Дима пытается подогнать себя под меня. Ему скоро спать, поэтому беру планшет и сажусь на кровать, мышата рядом, с интересом смотрят в экран.
Дима старше меня, ему семнадцать лет, осенью будет восемнадцать. Он сразу потребовал меня прислать фотографию, я отказалась, зачем снимать себя, чего он не видел в моём полутрупе? Он понял, что я не сделаю этого, и прислал свою в капсуле. Тощий, высокий парень, такой же лысый, как и я, в такой же точно пижаме, одни глаза на лице, кожа сильно обтянула череп, брови выпали, ресниц нет, но глаза живые, весёлые, смеющиеся.
Дима: «Это я, ты, уверен, точно такая же. Не надо себя бояться. Вот, это я был таким и буду».
Он прислал свою фотографию до больницы. Трудно узнать в этом скелете высокого полноватого очкарика с копной тёмных, слегка отдающих рыжиной волос. Он улыбался, и по улыбке я узнала его. Как подло меняет болезнь человека, не оставляя ничего от него, только глаза и тень улыбки, не всю, лишь малую тень.
Дима: «Вот таким я буду, когда выберусь отсюда! Пришли себя, какой ты будешь, когда выздоровеешь? А ты точно выздоровеешь, я точно знаю!».
Я: «Откуда у тебя такая уверенность?».
Дима: «У меня есть информатор. Я попросил Ненси, чтобы она подкатила к Дирку, они сходили на свидание, поёрзали в таблице маршрутизации, и он проболтался».
Я не всё поняла, что он имел в виду, что за таблица, какая ещё маршрутизация, но смеялась долго, а ещё дольше выбирала фотографию, какой бы я хотела стать, когда выйду отсюда. На планшете были почти все мои фотографии, и ни одна не нравилась мне, какие-то они были не такие, глупые, натянутые. Самые хорошие были детские, но не стану же я опять маленькой девочкой. Я решилась и отправила одну из последних фотографий. Меня сняла Машка на тренировке, я как раз прибежала с пятнашки. Мне было жарко, я сняла шапку, глаза блестели от азарта, я обогнала мальчишек, щёки розовые, уши красные, коса выбилась и болтается на груди, чёлка растрёпанная – чучело, так бы сказала моя бабушка. Пускай и чучело, но на этой фотографии я улыбалась, искренне, радуясь этому солнечному морозному дню, своей маленькой, но победе, натянутым, забитым мышцам, ноги болели, но это было приятно. Впервые я увидела, что была очень красивой, нет, я буду такой, я точно отсюда выйду живой.
