Однако если я блистаю и чарую всех и вся, то при одном условии, а именно – общество должно мне благоприятствовать. В данном же случае ни о каком благоприятствовании и речи не шло. Сэр Уоткин Бассет, который еще не оправился от шока, вызванного моим появлением в непосредственной от него близости, был весьма далек от идеального образа приветливого старого сквайра, души общества. Он то и дело бросал на меня взгляды поверх очков, моргал с таким видом, точно не мог поверить в факт моего существования, и с содроганием отворачивался. И больше он ничего не привносил в застольное общение, ни капли того, что, как я слышал, Дживс называет пиршеством ума и сердечным излиянием. Плюс к тому суровый и молчаливый Спод, томно поникшая Мадлен Бассет, мрачный Гасси и Стиффи, которая, казалось, витает мыслями неизвестно где, – и вы получите зрелище, по сравнению с которым поминки – это просто разнузданная гулянка.
Кошмар – вот слово, которое вертелось у меня на языке. За столом царил настоящий кошмар. Наша трапеза напоминала сцену из какой-то русской пьесы, шедшей в «Олд Вик», куда я по настоянию тети Агаты водил иногда ее сына Тоса с целью расширения его кругозора, для чего, как известно, годятся любые подручные средства.
В разгар нашей пирушки я почувствовал, что самое время что-нибудь сказать, и привлек внимание старикашки Бассета к объекту, стоящему посреди стола. В любом порядочном доме там находилась бы ваза с цветами или что-то вроде того, но так как это был Тотли-Тауэрс, то центр стола украшала небольшая черная фигурка, вырезанная из материала, который я затрудняюсь назвать. Предмет, откуда ни погляди, смотрелся одинаково омерзительно и скорее всего являлся одним из новых экспонатов коллекции старого хрыча Бассета. Мой дядя Том тоже постоянно таскает домой с аукционов подобных уродцев.
– Что-то новенькое? – спросил я.
Папаша Бассет вздрогнул. Вероятно, ему удалось-таки себя убедить, что я всего-навсего мираж, и теперь, обнаружив поблизости Бертрама Вустера из плоти и крови, он испытал нервный шок.
– Я об этой штуке посреди стола, – продолжал я развивать свою мысль, – она похожа на ударника из джаз-банда. Наверное, появилась после… после того, как я здесь был в последний раз?
Возможно, с моей стороны было довольно бестактно напоминать Бассету о моем предыдущем визите, возможно, мне следовало промолчать, но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.
– Да, – с трудом выдавил из себя Бассет после минутной заминки, во время которой его била крупная дрожь, – это мое последнее приобретение.
– Папочка ее купил у одного человека по имени Планк. Он живет здесь неподалеку, в Хокли, – заметила Мадлен.
– Миленькая вещица, – сказал я. Смотреть на нее было тошно, но я подумал, что меня не убудет – надо немного умаслить старикашку Бассета. – Дядюшке Тому наверняка понравилась бы. Кстати, – меня вдруг осенило, – по-моему, тетя Далия мне вчера о ней говорила по телефону. Дядя Том, сказала она, душу бы прозакладывал, чтобы заполучить ее в свою коллекцию. И я не удивляюсь. На вид вещица очень ценная.
– Тысяча фунтов, – наконец подала голос Стиффи, вышедшая из состояния комы.
– Это же куча денег, ей-богу! – Я с изумлением подумал, что мировые судьи, если они, конечно, в течение многих лет неустанно штрафуют кого ни попадя и прикарманивают денежки, действительно могут позволить себе такие значительные траты. – Из чего она сделана? Из мыльного камня?
