Но его строгость отскочила от Басира, как каучуковый мяч от каменной стены. Напарник слишком хорошо изучил Кабира и улыбался, зажав сигарету зубами, на удивление белыми для курильщика.
Горюнов довольно долго жил в Ираке, чтобы научиться невозмутимости иракцев. Они сдержанны, доброжелательны. Воспламенить их смогут разве что вопросы, касающиеся религии, и поведение, не соответствующее восточному этикету, что тоже имеет под собой религиозную подоплеку. Правда, если уж арабы вспыхивают, то становятся грозными и шумными. На улицах в разговор на повышенных тонах сразу вмешиваются полицейские, если оказываются поблизости. Петр до сих пор не всегда улавливал тот пусковой момент, когда от штилевого спокойствия багдадцы переходили к внезапной повышенной эмоциональности.
– У друзей понятие «граница» растяжимо. – Басир выдохнул облачко табачного дыма к потолку, запрокинув голову. – Ты расширил границы в тот день, когда не побоялся открыть дверь под выстрелами, в песчаную бурю, и впустил меня сюда, спрятал под этим топчаном… Если бы ты хоть иногда чистил дрянной ковер, которым он накрыт, я бы и вовсе был счастлив. Тогда я едва не задохнулся от пыли.
– Не помер ведь, – проворчал Горюнов. Он решил именно сейчас для себя, что уже назрел момент и необходимо получить разрешение Центра на большие откровения с Басиром. Сейчас, когда ИГИЛ уже на подступах к Багдаду, может понадобиться помощь. Придется быть откровенным до какой-то степени. В случае захвата игиловцами Багдада Горюнов намеревался задействовать связи Басира, наработанные им за годы военной службы.
Готовясь к худшему развитию сценария под названием «оккупированный Багдад», Петр все-таки рассчитывал убраться из города до того, как сюда прорвутся игиловцы.
– Она ведь турецкая курдянка, – настойчиво гнул свое Басир.
– А, ну да, ты же рьяный баасист, – Петр намекал на национализм, присущий представителям БААС[4]. – Зара – моя жена. Тебе еще что-то надо знать? К чему эти вопросы?
Басир поднял в примирительном жесте ладони вверх. В правой руке между пальцев торчал дымившийся окурок, и Горюнов отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Напарник умел валять дурака с невозмутимым лицом, а Петр не мог похвастаться тем же.
– За старшего остаешься. – Он сунул в карман бумажник, ощущая невнятное беспокойство от разговора с Басиром.
– Слушаюсь, хозяин, Салим-сайид.
– Вот так-то лучше, – похвалил Петр и вышел из парикмахерской.
Духота, царившая в ней, показалась животворной прохладой по сравнению с жарой на улице. Было около сорока градусов.
Вдохнув раскаленный воздух, он подумал, что это еще только «приятное» весеннее тепло, а настоящее лето впереди, когда температура подойдет к отметке в пятьдесят градусов и почти четыре месяца практически не будет дождей.
Но жаркие месяцы Горюнов переносил легче, чем время дождей. Затопленные улицы и дома – ливневая канализация никогда не справлялась с потоками дождевой воды, смешанной с пылью и песком из пустыни, который накапливался у тротуаров и вдоль домов после песчаных и пыльных бурь. Сырость, резиновые лодки на узких затопленных улочках, дети, купающиеся прямо на дороге. А затем наступали довольно прохладные дни и особенно ночи, когда в каменных неотапливаемых домах Багдада становилось стыло и неуютно.
…Нервозность Горюнова не отпускала. Неспроста Басир начал задавать вопросы насчет Зарифы и оружия. За три года их знакомства от подавленности, в результате краха всей его жизни, бывший офицер иракской армии перешел к затаенному, тщательно замаскированному эмоциональному подъему. И, вернувшись три месяца назад в Багдад, после своего «хождения в ИГИЛ» в Сирию, Петр присматриваясь к другу, видел изменения, но не понимал, в чем их причина.
