– Да, – он посмотрел на мою располосованную физиономию с уважением, Я вижу, что ты тоже воин.
Я не стала уточнять происхождение шрамов. В конце концов, по сути Дан прав.
– Да, и мы тоже сражаемся с богами, – ответила я.
– Значит, вы не обычные чужаки. Я почему‑то сразу так и подумал, что вы не из Степей, – утвердительно отозвался он.
– Мы из Зелёного Пояса, – сказала я. В сущности, я мало чем рисковала, рассказывая ему об этом.
– Отец мне рассказывал про Зелёный Пояс, он бывал там однажды.
– Значит, твой отец тоже был бунтарём? А говоришь, что он воспитывал тебя в уважении к шаманам.
Дан пожал плечами, осторожно переместил голову спящего Гудри себе на колени и задумчиво произнёс:
– Я никогда не понимал его. Он исходил все леса побережья, иногда бывал в степях, однажды добрался даже до Зелёного Пояса. Но рассказывал он об этом только мне. И рассказы эти непременно заканчивал тем, что брал с меня слово никогда никому не повторять этих рассказов, особенно шаманам. А своим детям он и вовсе никогда не заикался об этом, внушал им всякую ерунду, поэтому Гудри и растёт таким придурком…
– Своим детям, ты сказал? – что‑то шевельнулось в моей душе от этого короткого, но содержательного рассказа. Я мельком взглянула на Олега, но он дремал, тяжело кашляя во сне, и не слушал наш разговор.
– Семья не была мне родной, – пояснил парень. – Я Дан‑найдёныш. Меня нашёл отец, когда возвращался из Зелёного Пояса, где‑то на границе Степей и лесов побережья.
– Давно это было?
– Восемь лет назад. Я умирал от голода и жажды, долго не мог говорить. Отец спас меня и взял к себе.
– Как же ты оказался один в лесу?
Дан усмехнулся:
– Понятия не имею. Долго никто не мог поверить, что я не притворяюсь. Я не помню ничего до того самого момента, как открыл глаза в хижине отца и увидел свою семью. Я даже не знаю, сколько мне лет. Когда меня нашли, я был младше, чем Гудри сейчас. Я учился заново ходить, говорить, есть… И ничего не помнил, не помню и до сих пор. Правда, меня это больше не огорчает. Отец, видимо, понимал, что я чужак, поэтому и рассказывал мне все о своих походах в иные земли. Он должен был видеть, что я не такой, как они, не такой, как его дети, хотя он и относился ко мне, как к родному… Он был настоящим волком‑одиночкой, воином‑разведчиком. И он был рад, что я достаточно легко обучился у него всему. Зато Гудри он никогда не позволял прикасаться к оружию, и был очень недоволен, когда узнал, что я заставляю Гудри заниматься. Правда, большого толка из этих занятий не получилось…
– Кстати, Дан, я не вижу, чтобы ты был вооружён…
– Интересно, как бы я протащил твоего друга через лес, волоча с собой ещё и тяжёлый меч? Пока у меня только это, – он хлопнул себя ладонью по поясу. Всмотревшись, я заметила, что широкий пояс его напоминает патронташ, в отделениях которого немного под углом торчало множество маленьких рукояток. – Это метательные ножи. Как кинжалы они не очень удобны, но при случае их можно использовать и в этом качестве.
Для молодого человека, к тому же забывшего полжизни, он изъяснялся на удивление чётко и определённо, используя речевые обороты, редко встречающиеся в этих местах, где люди, живя с постоянной оглядкой, говорили тягуче и осторожно, многословно, потому что зачастую им не хватало словарного запаса для того, чтобы чётко выразить свою мысль.
Было бы очень любопытно узнать, откуда появился в этих местах такой смышлёный воронёнок.
