Десантники - страница 10

Как Вы попали в плен?

Нас окружили на рассвете, в то время, когда мы находились в овраге: немцы с двумя «самоходками» и человек двести всякого сброда: «власовцы»-казаки, легионеры, немецкая пехота. Они нам закричали по-русски: «Десант! Бросай оружие! Выходи сдаваться или сейчас всех порубим в мелкую сечку!» Мы смотрим – идет полное окружение нас… Патроны у нас еще были, но гранаты давно кончились. Нас оказалось чуть больше десятка.

Что делать?!? Стреляться? Идти на прорыв? Так ведь тут особо не прорвешься… Мы так устали за эти дни беспрерывной погони за нами, что приняли бы смерть как избавление. Настолько все оказались измучены и истощены. Смотрим на ротного, а он смотрит на нас… Тогда он вытаскивает из автомата диск и проверяет, сколько там у него осталось патронов. Среди нас находился санинструктор моего дивизиона, туркмен Мирзоев. Высокий парень, свободно говоривший по-русски и вроде успевший до войны закончить несколько курсов института. Мы были хорошо с ним знакомы до выброски и приятельствовали. Он знал, что я по национальности – еврей. В десанте я столкнулся с Мирзоевым уже тогда, когда мы влились в группу Жерносекова. И вдруг этот Мирзоев бросает карабин, поднимает руки вверх и идет из оврага на дорогу с криком: «Сдаюсь! Не стреляйте!» Через несколько минут этот же Мирзоев уже кричит мне с дороги: «Лихтерман, выходи! Лихтерман!». «Вот, – думаю про него, – сволочь, меня предал, жизнь себе покупает!»

В это время наш лейтенант достает из гимнастерки документы и начинает закапывать их в землю. Все последовали его примеру. Я не смог в то мгновение выстрелить себе в голову… Попробуй-ка из карабина застрелись! Начали бросать на землю патроны и оружие… Через какое-то время мои товарищи по одному, стали подниматься из оврага. Я пошел после всех, думая, что это мои последние шаги по этой земле… Хочу сразу сказать: НАША ГРУППА НЕ ВЫШЛА С ПОДНЯТЫМИ РУКАМИ! Запомните это!

Выдал меня санинструктор. А судьба еврея в плену всегда была ужасной… Вот видите, я сейчас нашел слова для того, чтобы об этом десанте рассказать. Но какими словами можно передать то, что творилось у меня на душе в эти мгновения?!.. Ужас, оцепенение, боль… На дороге нас избили прикладами и загнали в кузов крытого грузовика. Мирзоев стоял рядом с легионерами, что-то им на своем языке говорил и улыбался. Машина поехала. Нас довезли до окраины какого-то села, высадили из грузовика и погнали в его центр… Привели на площадь. Возле нас стоял сад. Там здоровенные немцы свежевали туши свиней, которые были подвешены на крюках к деревьям. Рядом с ними стояли молодые хохлушки и громко смеялись, показывая на нас рукой. Стоявший рядом со мной десантник прошептал: «Сейчас и с нас так шкуру сдерут».

Нас выстраивают у стены сарая, но почему-то не расстреливают… Напряжение – жуткое. Кто подобного не испытал, тому этого не понять. Ко мне подошел немец, ткнул в грудь пальцем и сказал по-немецки: «Выходи!» Меня заводят в хату. За столом сидит гауптман и что-то пишет. На меня он даже и не смотрит. Затем появляется еще один немец. В руках у него находится мой бумажник со всеми документами, а сверху всего этого – значок парашютиста и значок десантника. Плохо, видно, я их закопал. Немец сует мне все это в руки, а я ему показываю: мол, не мое, себе забери. Гауптман рассмеялся. Вдруг неподалеку раздаются крики на немецком языке. Позвали гауптмана на этот крик. Немцы выскочили из хаты, и я остался один в комнате. Смотрю на мои документы лежащие на столе. Схватил их и бросил в окно. На что я надеялся… Мирзоев-то где-то рядом. А дальше такие произошли события, что если и был я атеистом, то после них должен был истово поверить в Бога. Слышу звук мотора подъехавшей машины. Забегает в комнату один из конвоиров, кричит мне: «Ком! Шнель!» Бьет меня винтовкой по спине и снова меня загоняют в крытый тентом грузовик, в котором уже сидела наша плененная группа. Все произошло так стремительно!