Даниэла сидела на полу у своей узенькой кровати с серыми, как сама приютская жизнь, простынями. Ее лицо было печальным и усталым.
– А вот ты где. Чего такая грустная? Внизу уже готовятся к празднику. Сестра Несчастье все утро разучивала гимн. А какие запахи уже доносятся с кухни, аж слюнки текут! А еще Франческа решила не ограничиваться «костями мертвецов» и затеяла твой любимый «бабушкин» торт.
– С заварным кремом? – оживилась ненадолго Даниэла и снова сникла.
– Угу. И орешками.
– Завтра День мертвых, уже третий год без мамы, а я все еще никак не могу привыкнуть. – Голос Даниэлы дрогнул, она была готова расплакаться. – Чувствую, вот-вот произойдет что-то нехорошее.
– Брось! Все хорошо!
Наоми села рядом, обняла подругу и тихонько запела:
– «Когда ты просыпаешься и чувствуешь себя разбитым… будь сильным встретить этот день… Не возвращайся к своей обычной жизни… Будет достаточно всего одного момента…» Всего одного момента, понимаешь? Ты же сама научила меня этой песне!
Растроганная Даниэла лишь сглатывала слезы.
– Где этот момент? Где? Нет и не будет. Уж точно не в этом приюте!
– Ты же не захотела покидать его стен! Хорошо. Никто не сможет заставить тебя жить, страдать и быть послушной, если ты этого не хочешь. А знаешь что? Давай убежим вместе?
– Нет, Наоми. Моя жизнь закончится здесь. И все, что я могу просить у Бога, чтобы он не отправлял меня в Ад.
– Ну и носи тогда пояс с шипами! И пусть у тебя тоже будут безобразные пальцы колбасками.
Она вдруг затихла, и, словно иллюзионист, спрятала руки под фартук, готовая вот-вот вытащить оттуда голубку, зонтик или что-то еще.
– Ладно. Я тебе кое-что покажу.
Даниэла влажными глазами, как загипнотизированная, следила за каждым движением подруги.
Тут в руках Наоми показался мятый конверт.
– Забыла передать тебе это. Лежало в келье монахини с того дня, как я заболела. Франческа велела передать его. А я все ношу и ношу в кармане. Забываю о нем.
Наоми не могла признаться, что присвоила письмо, потому что ей стало не просто любопытно, а даже обидно, что оно предназначалось не ей, а Даниэле: о подруге хоть кто-то помнил! Только сейчас Даниэла так грустила, что их любимая песня ей не помогала. И Наоми протянула ей конверт. Даниэла оживилась.
– Что это?
– Открой его скорее! Мне тоже не терпится узнать, что там, – солгала Наоми, хотя уже наизусть знала его содержимое.
Даниэла вытащила из конверта пеструю открытку с шарами, веселыми детьми и зверушками.
– «Чао, Даниэла! Как поживаешь? С наилучшими пожеланиями, друг отца. Энио». Как мило! – Лицо Даниэлы вдруг засияло.
– Ну вот! Есть человек, который думает о тебе.
– Я его не знаю. «Энио». Нет, не знаю. Я совсем смутно помню маму, а вот папу уже совсем нет. Он редко бывал дома. Слишком много работал, – снова загрустила Даниэла, опуская открытку на колени.
– Зато сейчас твой отец смотрит на тебя с небес. Глянь в окно. Видишь, там, за облаками? И посылает тебе своего друга. – Наоми обняла ее за плечи, с радостью потрясла, взяла из рук Даниэлы открытку.
– Подожди, что тут написано?
– Где?
– Вот же, чуть ниже, мелким почерком.
– Что?
– «Минус год до встречи с тобой». Он хочет с тобой встретиться! И обязательно тебя удочерит! – Она легонько толкнула подругу плечом. – Только не забудь потом про меня!
Даниэла оживилась, улыбнулась. Наоми даже казалось, что она слышит, как забилось сильнее сердце подруги. Кем бы ни был тот человек, он единственный, кто подарил им надежду.
