Дешевая литература - страница 12

– К которой?

– Come on! Ты понял, к Манише.

Я не ответил, но тут же пожалел, что пьяным трепал лишнего, в том числе и о своей тайной секс-фантазии.

Маниша всё же оказалась в моём вкусе. Это стало понятно спустя пару недель обучения на общем потоке. Она держалась сверхуверенно, альфа, что сказать. Её постоянные перепалки со мной на парах, кроткие улыбки и, конечно, кожа. Экзотическая, тёмная. Маниша была произведением искусства, особенно задница. Ноги её всегда были обтянуты легинсами настолько плотно, что точности форм позавидовал бы Роден. Жаль, старичок Огюст не дожил до моей иммиграции в Новую Зеландию, возможно, он сотворил бы нас с Манишей в мраморе. «Мыслитель, прячущий эрекцию», и статуя Маниши, которую мы бы назвали: «Camaltoe». «Мыслитель» и «Camaltoe». Мы были бы идеальной парой.

До самого лектория мы с Хуаном больше так и не заговорили. Лекция вновь была потоковой, и все мусорные сливки своих обществ тянулись вереницей в аудиторию. Медсёстры, психологи, врачи, соцработники – все те, кто любым способом пытался иммигрировать, получить ссаный диплом и найти по нему работу.

Пару вновь вела Анита Графмон. Она улыбнулась нам с Хуаном, приглашая сесть поближе, чтобы при возможности подискутировать. Она была приятной женщиной и, кажется, единственной, в чьём образовании я тогда ещё не разочаровался. Анита Графмон, как и обычно, рассказывала про особенности влияния наркотиков на работу мозга. Поскольку мы понятия не имели, в какой из сфер нам придётся убирать утки с испражнениями, то все книжные знания в мире казались уместными и слушать было интересно. Анита, к слову, не чуралась приводить примеры из личного опыта. В аудитории в целом собрались люди исключительно профессиональные в вопросе употребления наркотиков, что навевало воспоминания об ошибках молодости и бэдтрипах.

Маниша и её группа сидели поодаль, для них уже минул почти год жизни в иммиграции, так что надежд на американскую мечту в Новой Зеландии не осталось, чай не Америка, поэтому только безразличие читалось на их лицах.

Хотя, если быть до конца честным, мне было сложно прочесть что-либо на лицах китайских студентов. Я никогда не мог прочесть вообще ничего на их лицах, и дело не в расизме в духе «они все на одно лицо» – нет.

Дело в том, что даже когда мы обсуждали репрессии в КНДР, китайским студентам всегда было невдомёк, о чем это я толкую. Они не отрицали их наличие, наоборот, отлично знали о расстрелах, лагерях, убийствах, но не понимали моей тоски перед гибелью человека. Одного, одинокого такого человечка, со всем его нутром и надеждами. Наверное, с тех самых пор мне стало казаться, что на их лицах, расплющенных тоталитаризмом, с раскосыми глазами антигуманистического дракона, мне никогда не удастся прочесть того, что казалось важным, – человеколюбия.

Короче, я не знал, что за душой у китайских студентов. Всем же остальным не было никакого дела ни до Аниты Графмон, ни тем более до её предмета. Из заинтересованных в учёбе были только я, Хуан и сама Анита Графмон.

Хуан по-прежнему, не смотря на сданные на отлично первые assignments, переживал о каждом новом задании. Я получал оценки не хуже, да и не мудрено, учились-то мы в шараге, но я вообще не парился об учёбе. В принципе, после года обучения, который и предполагала переподготовка на младший медперсонал, нам с равной вероятностью могли выдать и дипломы сварщиков начального разряда, потому что обучение было в равной степени полезно медработникам и сварщикам на одном уровне – на ноль.