С того момента, когда губы старшего сына коснулись ее груди в поисках пищи и успокоения, Ава ни секунды больше не думала о себе. Все было для него – для сына. Затем для них – для всех ее троих сыновей. После – для внуков и правнуков, слившихся для нее в единое потомство.
Каждые роды были для нее мукой. Ава боялась смерти и того, что ее дети останутся без матери. Но те страдания она никогда не отдала бы кому-то еще. То была ее ноша и ее счастье. До появления первого ребенка она еще могла проклинать жизнь и печалиться оттого, что грамоте ее учили по остаточному принципу. Мол, что-то да запомнит из разговоров братьев. Внутренняя тяга к знаниям, словно божественный зов, побуждала Аву ухватывать эти крупицы и выращивать из них семена. После рождения ее старшего сына семена проросли в колосья. Ава теперь знала, что сделает все для лучшей жизни этого розовощекого младенца, чего бы это ей ни стоило. Время стенать о несправедливости этого мира к женщине сменилось эпохой борьбы. После смерти мужа эта борьба лишь усилилась в бесконечной череде споров с его родными из-за доставшейся ей небольшой ковровой мастерской. Они, недовольные тем, что прибыльное дело уплывает из рук, всячески старались задеть Аву и высказать сомнения в способности женщины управлять таким тяжелым и непростым делом. Однако Ава, которой тогда только исполнилось двадцать, показала свой жесткий характер и объединила свою крохотную мастерскую с еще одной такой же, но принадлежавшей армянской вдове. Через двадцать лет они уже управляли крупной мануфактурой, выполнявшей заказы всех местных чиновников и представителей знати.
– Да и не пристало нам, женщинам, такие вещи обсуждать. – Мать Несрин считала подобные разговоры слишком утомительными для себя и не понимала, зачем Ава-ханум мучает гостью, вместо того чтобы просто наслаждаться чудесным днем в окружении семьи. Даром что у нее родился праправнук. – Мы в них ничего не понимаем.
Ава поджала тонкие губы, сплошь покрытые вертикальными морщинками, похожими на стебли цветов.
– Пожалуй, многие в Европе с вами не согласились бы. Там женщины давно борются за свои права.
– Ох, ну до чего безумны эти европейцы! – Мать Несрин шумно выдохнула, воздевая глаза к небу, словно просила Ходэ указать жительницам европейских стран на их глупость. – Зачем женщине ходить на какие-то выборы и работать? Это же уму непостижимо! Работают только несчастные, оставшиеся без мужской защиты. Кто в здравом уме самовольно берет на себя тяготы забот о семье?
Неловкая тишина, возникшая после этих слов, прервалась плачем младенца. Выдохнув с облегчением, Несрин решила немедленно воспользоваться этим случаем, чтобы уйти в свою комнату. Разговоры слишком ее утомляли из-за бессонных ночей, последовавших за рождением сына.
– Иди, – отпустила ее Ава. – Тебе нужно больше времени проводить с ребенком, а не с такими старухами, как мы. Это ты еще успеешь.
Поцеловав руку Авы-ханум и приложив ее ко лбу для выражения почтения, Несрин направилась к выходу из комнаты. По пути она метнула предупреждающий взгляд в сторону матери в надежде на то, что она перестанет перечить Аве-ханум.
– Речь, конечно, не идет о вас, Ава-ханум, – решила загладить свою резкость мать Несрин. – Вы многоуважаемая ханум нашего города, и каждый знает, как тяжело вам пришлось после смерти дорогого супруга. Я ни в коем случае не умаляю ваших заслуг и не сомневаюсь в вашей способности вести дела наравне с мужчинами.
