– Чего тут сомневаться? Заколем их – и дело с концом, – говорила женщина вполголоса. – Ты же их видел – один хриз, другой оборванец… С золотым кольцом на шее, в перстнях, а одежда на нем совсем худая. Голову обвязал женским платком… Говорю тебе, он или изгнанник, или вор. Не иначе как этот бродяга убил знатного эса и присвоил себе его драгоценности. Никто не станет мстить за такого! А может, карнрогг еще и наградит нас…
Ее собеседник долго молчал. Наконец он возразил с сомнением в голосе:
– Они наши гости. Боги разгневаются на наш род, если я нарушу закон гостеприимства…
– Мы выполнили долг хозяев: они уже вкусили пищу в нашем доме, – перебила его женщина раздраженным полушепотом. – Боги… Боги и так оставили нас. С тех пор, как умер мой Крадстейн и этот змей, этот ненасытный ворон, Турре Фин-Эрда, присвоил наши поля, мы знаем лишь тяготы и унижения. Неужели ты не понимаешь, отец, что нам не пережить эту зиму? Еды у нас осталось лишь на завтрашний день… Турре больше не даст нам в долг. Он только того и ждет, чтобы мы сдохли от голода – тогда он сможет забрать себе нашу усадьбу и последний клочок земли. Убьем этих бродяг, выменяем их золото на зерно – дотянем до весны, а там, глядишь, и посеяться сможем…
– Не лежит у меня сердце к этому злодейству, – вздохнул старик, – а всё же ты права. Погоди, возьму нож… Сам пойду. Не хочу, чтобы древний обычай нарушила твоя рука… Уж лучше пусть Рогатые покарают меня. Я старик, от меня всё одно нет проку…
Валезириан кинулся к спальной нише. Он расслышал не всё и не всё сумел себе перевести, но понял, что хозяева замыслили что-то против него и Эадана.
– Не надо спать! Не надо спать! – зашептал он Эадану – от волнения Валезириан не мог вспомнить, как на языке негидийцев будет «проснись». – Эти люди думают плохое! Они хотят делать плохое над тобой!
Эадан вскочил с постели, будто и не спал вовсе.
– Сейчас я сделаю плохое над ними, – повторил он слова Валезириана, хватая свой узел. – Держись позади меня, хриз.
Он отдернул занавесь, ненароком сорвал ее, и решительно двинулся к очагу. Отблески пламени играли на его мече, окрашивая клинок красным, словно меч уже напился крови.
– Что за гурсовы времена настали, если хозяева замышляют зло против гостя? – бросил Эадан старику.
Тот попятился. В его подслеповатых глазах отразился страх.
– О чем ты говоришь, гость? Ты напрасно меня обвиняешь… Я всего лишь немощный старец. Для меня давно уж миновали дни кровавой потехи, – он выставил перед собой дрожащие руки, словно пытаясь защититься. – Прошу, не убивай меня, благородный воин. Пожалей мои седины. Я не таил против тебя никакого зла…
Вдруг краем глаза Валезириан заметил какое-то движение. Схватив прислоненное к стене копье – верно, оставшееся от этого ее умершего мужа, Кродстина или как его там, – хозяйка с криком бросилась на Эадана. Долю мгновения Валезириан видел рядом ее побагровевшее лицо, искаженное решимостью и мукой. Сам не заметив как, он ударил ее книгой – женщина издала полухрип-полустон и рухнула на пол. Вокруг ее головы начала разливаться маслянистая лужа.
– Файха! – простонал старик. Он упал на колени и почему-то пополз к ней на четвереньках. – Файха, дочка, – звал он ее, будто не понимал, что она уже не ответит. Валезириан с тоской подумал, что теперь к терзающим его картинам прошлого прибавится еще и эта: жалкий старик, ползущий к убитой женщине.
