Или, если точнее, он посмотрел в дуло револьвера.
Медное, отполированное до блеска, идеально выкованное в виде ухмыляющейся драконьей морды, оно уставилось на него металлическими глазами. Барабан испускал пар, словно эта штуковина была живой и дышала. Гладкая рукоять из черного дерева прильнула к ладони – или ладонь к ней, – женщина нацелила револьвер Мерету в лицо и, держа палец на спусковом крючке, оттянула курок с характерным щелчком, который заглушил все звуки царящего вокруг ада.
Включая звук собственного сердца Мерета, рухнувшего в пятки.
Мерет уставился прямиком в ухмылку револьвера, в черную дыру меж его челюстей. На каждую историю об этой женщине приходилось по еще одной о ее оружии. Какофония изрыгает пламя, которое никогда не погаснет. Какофония гнет металл и ломает камень. Какофония гремит песнью столь яростной, что любой, ее услышавший, гибнет.
О револьвере Мерет знал куда меньше историй. Но даже если бы не знал ни одной, то поверил бы в них все.
Оружие не должно смотреть на людей.
Не в таком смысле.
– Имперский?
Он вдруг уловил прерывистый голос. Мерет поднял взгляд поверх дула; оттуда на него воззрилась женщина. Ее голубые глаза, уже не такие отстраненные, были прикованы к Мерету. Холодный взгляд пронзал насквозь столь же выразительно, сколь медные глаза револьвера. Правую сторону лица прорезал длинный глубокий шрам.
– Ч-что?
– Ты имперский? – переспросила Сэл Какофония – с едва заметной переменой интонации, намекающей, что в следующий раз вопрос будет задан уже трупу.
Мерет потряс головой.
– Нет.
– Революционер?
– Нет. Я просто… – Мерет, не сводя глаз с револьвера, указал в направлении Малогорки. – Я из вон того поселения. Ничей. Нейтральный.
Мгновение затянулось. Затем взгляд женщины медленно скользнул к револьверу, вопросительный, будто она ждала, что тот вставит мнение по поводу честности сказанного.
Способно ли это орудие на такое? Есть ли где-то история о подобном? Мерету казалось, он однажды об этом слышал.
– Знаешь этот револьвер? – спросила женщина.
Мерет кивнул.
– Знаешь, что он умеет?
Мерет кивнул.
– Мне понадобится пустить его в ход?
Мерет покачал головой.
Женщина то ли поверила, то ли смекнула, что, вероятно, сможет с тем же успехом как застрелить его, так и свернуть ему шею. Револьвер опустился и с шипением скользнул в кобуру на ее боку.
Как только ему перестала грозить неминуемая смерть от огнестрельного оружия, Мерет наконец сумел присмотреться к женщине внимательней. Ее дыхание выровнялось, а красующиеся на ней раны, казалось, совсем не беспокоили. Есть ли легенды и об этом, задался он вопросом. Неужто Сэл Какофония просто-напросто не чувствует боли?
– Целитель?
Видимо, все-таки чувствует.
Мерет заметил, что взгляд Сэл остановился на его наплечной сумке.
– Д-да, – отозвался он, открывая сумку. – Есть мази и… и всякое. – Мерет с трудом сглотнул, оглядел раны. – Какого рода боль вы испытываете и когда…
– Не я.
Мерет поднял взгляд. Сэл отступила, указала вниз, на землю.
– Она.
Там, свернувшись клубком посреди обломков, лежала женщина.
Бледная, худенькая, одетая не по-революционному, не по-имперски, не как-то особенно. Черные волосы падали на исчерченное порезами и царапинами лицо. Юбки порваны, рубашка в пятнах крови и сажи. На груди покоились разбитые очки.
Она не походила на скитальца. Как и на существо из тех, что якобы, по рассказам, интересуют Сэл Какофонию. Это была всего лишь женщина. Обыкновенная, простая женщина, которую можно встретить в обыкновенном, простом месте вроде Малогорки.
