После того, как Явор столь многозначительно мне вчера подмигнул, я всего чего угодно ожидала, но только не этого.
– Хоть на гороховом, хоть на каком. Я тебе купец, что ли?
– Да при чем тут купец! Это гостинцы для императора чиньяньского! Ты что, хочешь бесприданницей к нему ехать? Ты, можно сказать, наше княжество представляешь! Должна появиться во всем сиянии и всех там за пояс заткнуть.
И тут я поняла. Явор и его ребята, конечно, видели в императоре Чиньяня врага. Но в то же время они его уважали как умного и сильного соперника. И им нестерпима была даже мысль о том, что хоть кто-то, хоть как-то очернит перед ним светлый образ Белолесья. Пусть даже император знать ничего не должен о том, что я имею к Осколкову какое-то отношение. Гостья из нашего княжества должна предстать перед супостатом в самом наиблистающем виде. Она должна стать самой завидной и самой щедрой невестой и показать все, чем богат и горд наш край.
Я, само собой, этого мнения не разделяла и про себя решила, что избавлюсь от барахла на ближайшем же торжище. Но сделала вид, что сдалась. Чтобы окончательно убедить Яворку в моих честнейших намерениях, я позволила ему удостовериться, что взяла с собой все свои нарядные рубахи, бусы, серьги, обручья, подвески и прочую дребедень.
– Ну, вот теперь ты готова, – любуясь на меня, как молодая мать на первенца, сообщил Явор.
Я восседала на передке перегруженной телеги, чувствуя себя полной дурой. Рядом с довольным видом выжидал колобок.
– Пустишь его перед собой, как выедешь за околицу, – наставлял Явор. – Про дорогу мы тебе все обсказали, но с ним будет надежнее. Только не забывай раз в день заправлять его вишневым вареньем, оно прямо вот тут. А тут запасы гороха для лошади. До Варенца точно хватит, а там тебе на корабль.
– А «Палладу» куда?
– Найди в Варенце наше подворье. Там любому эту грамотку покажи, они перегонят.
На грамотке красовалась внушительная печать Осколково. Все знали, что мыслеграду покровительствует сам князь. Отказавшихся не нашлось бы.
Явор в двадцатый раз убедился, что я все запомнила насчет дороги, дал мне последние наставления, и мы обнялись.
Еще крепче я обнялась с отцом и матерью, поцеловала маленького Задорку. Родные и Явор проводили меня до большака, где мне предстояло задать коняшке корму и дальше уже мчаться без остановки до самых Студениц – приграничного сельца, где я собиралась переночевать.
Со вчерашнего дня все произошло так быстро, что я не успела толком даже осознать, на что согласилась. Сивка схрумкала свой горох и рванула так, что меня аж назад отбросило. Мгновенья не прошло, а фигуры матери, брата и Яворки растаяли в светлой пыли, а передо мной вдаль убегала дорога.
Я ехала в Лихоморье.
К закату, как и намечалось, мы прибыли в Студеницы. Место здесь было славное, хорошее. Яблони цвели вовсю, и прежде чем лечь спать, я вышла поглядеть, как под багряным закатом чернеют вдали леса Валахии.
Постоялый двор был забит битком: здесь останавливались наши купцы перед тем, как ехать дальше в Чужедолье, также и заграничные торговцы любили это место. Прямо передо мной прибыл хор медведей-балалаечников и занял весь второй этаж, но для меня все-таки нашлось местечко. Я поела, выпила брусничного морсу и продрыхла в своем закутке до рассвета. Лишь на травы пала утренняя роса, мы с сивкой рванули в путь.
Колобок несся, как ошпаренный, указывая путь, а за ним наяривала сивка, распространяя вонь и характерные звуки. Поля, леса, города и села мы пролетали с такой скоростью, что я не успевала их разглядеть. Мы лихо пропердячили мимо купеческого обоза, обогнули по дуге Крутоград, где который год безобразничал Незван Градостроитель, пропылили по дороге средь ржаных и гречишных полей, свернули с большака и углубились в лес. Прочие, степенно державшиеся большой дороги, проводили нас недоуменными взглядами, и позже я поняла почему.
