– Лыков, Лыков… – задумался Чистой. – Если тот, что в Вологде, в воеводах был – князь Михайло. А князь Михайло, помнится, греческий да латынь хорошо знал! И, ежели он, Акундинова грамоте обучал, то мог и языкам иноземным обучать. Как, мыслишь?
Цепкая память да прежний опыт помогали Чистому держать в уме сказки едва ли не на всех служилых людей Российского царства.
– А я об этом и не знал, – уважительно посмотрел Алмаз Иванович на начальника. – У тебя, Назарий Петрович, не голова, а Дума боярская! А я-то решил, что это Конюхов мог его татарскому, да польскому обучить!
– Так ведь, одно другому не мешает! – хмыкнул польщенный дьяк. – Он ведь, мог и у Лыкова поучиться, да и у Конюхова чего-нибудь перенять. Парень-то, сам сказывал, толковый… А что там, еще-то про пожар-то? Может, они с Косткой-то бабу убили, да в бега и пустились… Только, зачем?
– Ну, точно-то сказать нельзя, – поднял плечи Иванов. – Но дело-то еще, вот в чем… В Разбойном-то приказе, поперву, разыскные листы никуда не рассылали. Ну, а вдруг и сам Тимоха в пожаре погиб? Тела-то ведь могли и не найти. Убил он свою бабу, или нет, никто не знает. Но вот, в приказе Разбойном, Васька Шпилькин служит. Его-то, на месте сейчас нет, но говорят, что у Васьки на Тимоху – вот такой зуб! Что взял как-то Акундинов у его бабы ожерелье, да зажилил. Ну, а еще соседи Тимохины видели, как два воза добра из дома увозили. По виду – скупщики краденого везли. А люди-то сказали, что в доме-то все, что было – приданое Танькино…
Назар Чистой был умным человеком. Посему, долго раздумывать не стал:
– Приданое знатное прокутил, ожерелье зажилил… Видимо, для чего-то деньги ему нужны были? Смекаешь, для чего?
– Да кто его знает? Я ведь еще узнал, что Тимошка-то в Приказе Новой чети служил. Ну, а в Новую четь Василий ходил…
Унковский, что слушал старших, не перебивая, почтительно кивнул:
– Узнал я, что Акундинов сто рублей в приказе получил, да деньги в казну не вернул. Расписочка его лежит. А казначей, что лишние деньги выдал, платит теперь все сполна, из собственного жалованья… Боярин Патрикеев, как косточки-то крестной увидел, то заплакал, да в Разбойный приказ пошел – ловите, мол, убивца! А приказные тамошние говорят – а где видоки, что зрели, как Тимошка бабу-то свою убивал? Ну, Патрикеев полаял, да и отступился. Решили, что грамотки сыскные отправят на Акундинова как на татя, что деньги в казне украл… Ну, а коли сыщут его, тогда можно и спросить – убивал он жену-то, али – нет… Может, от какого воеводы и отписки есть. Только, на память не вспомнят, а искать долго. Я там человечка посадил, пусть все подряд смотрит. Вдруг, да чего найдет…
– Списки с листов розыскных на татя остались? Приметы?
– Приметы все схожи – роста среднего, волос – черен, губа – оттопырена. Ну, еще – когда он на Москве жил, то бороду носил. Ну, бороду с усами сбрить недолго… Я еще с народом потолковал, кто Тимошку знал. Говорят – точно, его приметы!
– Стало быть, самозванец – Тимошка Акундинов и есть! – утвердительно заметил думный дьяк. – Может, он еще тогда воровство-то измыслил? Что бы, сыном-то царя назваться, деньги немалые надо иметь… И, скажи-ка – родня у Тимошки есть?
– Сын у него, есть, Сергунька, – кивнул Унковский. – На Москве живет, у приятеля Тимошкинова – Ивана Пескова. Был я у Пескова-то. Тот рассказал, что мальчонка к нему прибежал перед самым пожаром. Сказал, что батька да матка ругаются сильно… Иван-то баял, что боярин Патрикеев хочет мальчонку к себе во двор взять, вроде, на воспитание. Ну, а пока он к дьячку бегает, грамоте обучается. Вроде, говорят, еще и мать у Акундинова жива.
