– А как же ты теперь с ней поговоришь? – спросил Наган.
– Никак. Дома скажу, перед фактом поставлю.
– Поймет?
– Куда денется.
Андрей, давно привыкший, что Лена никогда ему не перечила, самоуверенно полагал, что и в этот раз она примет его решение как свершившийся факт и не будет устраивать сцен. Главное, думал он, что она теперь будет всегда рядом. Вкусно готовить ему, как раньше, поддерживать вокруг него чистоту и уют… и, что тоже немаловажно, удовлетворять его сексуальные потребности.
И похрен, что он уже больше не почувствует руками ее нежные груди четвертого размера. Другие части его тела функционировали, так что думать нужно было прежде всего о них.
В первую очередь об одном из них.
Размотав бинты, Наган бросил их на пол у решетчатой двери и начал ощупывать руки Андрея, будто массировать их.
– Совсем ничего?
– Абсолютно. Будто ты просто воздух рядом трогаешь.
Наган поднял безвольную кисть Андрея и начал вертеть ею, словно игрушкой.
– Теперь для тебя это бесполезные куски мяса и костей, – со знанием дела сказал он. – Атрофия, наверное, начнется через несколько месяцев, а через год мышцы вообще засохнут. Станут руки как кожаные веревки вдоль тела.
– Наган, дружище, помоги с одной вещью, – вдруг попросил Андрей.
– Без базара. Что нужно? – Наган бережно опустил кисть сокамерника, всем видом показывая полную готовность ему помочь.
Андрей чуть склонился к его уху и прошептал:
– У меня яйца чешутся.
– Да пошел ты! – вспылил Наган.
Андрей рассмеялся.
Наган, притворяясь обиженным, отошел к решетчатой двери и начал ногой выметать бинты из камеры.
– Втащить бы тебе, да жалко инвалида, – пробурчал он.
– Я пошутил, Наган, не бесись.
– Ага. Ржи пока. Посмотрим, как будешь зубы скалить, когда у тебя реально что-то зачешется. Или шишка встанет. Или на парашу захочешь.
Улыбка Андрея сползла с лица.
– Ладно, виноват.
– Учти, Андрюха, – тихо произнес Наган, – мы с тобой давно кореша и так далее, но я тебе сразу скажу. Если надо, помогу одеться, похавать, с ложки покормлю, как младшего братишку. Но к штанам твоим не притронусь. Хер твой держать не собираюсь, на толчок сажать не буду и между булок, чтобы подтереть, не полезу. Это западло. Усек?
– Я понял тебя, Наган. Но тебе не придется даже.
– Почему?
– Если захочу в сортир, нужно просто позвать кого-нибудь из лазарета. Медики обязаны помочь мне, ведь я все еще здесь числюсь. Но я планирую пока держать кишки пустыми.
Андрей прилег на шконку, но одна из безвольных рук оказалась под ним. Он стал елозить, пытаясь туловищем подвинуть ее, но у него не получалось. Наган подошел и помог ему, поправив конечность.
– Спасибо, дружище, – тихо произнес Андрей.
– Проехали.
* * *
В эту холодную ночь – последнюю ночь Андрея в стенах ненавистной ему тюрьмы – на дороге перед железными воротами стояли машины скорой помощи и полиции. Их проблесковые маячки озаряли высокие заборы с колючей проволокой и сторожевую вышку.
Санитары упаковали мертвое тело Бродяги в черный мешок, затем погрузили его в машину.
Снайпер-надсмотрщик – тот самый Салага, потому что все еще продолжалось его дежурство, – с интересом наблюдал за действиями сотрудников полиции. Те что-то бурно обсуждали с санитарами у машины скорой помощи.
Затем один из полицейских с черной папкой в руках подошел к сторожевой вышке и крикнул надсмотрщику:
– Слышь, друг! У бедолаги руки обглоданы до костей. Это он сам себя погрыз, что ли?
