Наутро, ещё до моего подъема Ксения Ивановна уже была тут как тут. Ещё просыпаясь я услышал ей сиплый голос, доносящийся с кухни.
На кухне уже орудовала тётушка Аграма, жарила яичницу с колбасой и пила свой травяной чай. Трындычиха что-то ей рассказывала, жестикулируя руками. Когда я вошел, обе повернули голову ко мне.
– С добрым утром, – проговорил я, вытирая руки полотенцем.
– Мы думали ты ещё поспишь, ночью то, ведь, колобродил, -сказала тётушка.
– Да ладно тётушка, ближе к делу! Куртку смотрели? – спросил я, переводя взгляд на Ксению Ивановну.
– Да, смотрели. Это его куртка, – глухо ответила она.
– Понятно. Ну тогда, мы поедем там осмотримся, а вы пока идите домой, ждите нас, может будут новости, а может нет. Но после нашего возвращения, надо идти в райотдел милиции и писать заявление о пропаже сына.
– Нет. Я поеду с вами. – Ксения Ивановна сжала губы, и в уголках её глаз проступили слезы.
Ох, чувствую я намаемся мы с ней и там, и потом. Ну, что тут поделаешь, пусть едет.
– Ладно, сказал я, поворачиваясь к тётушке, – только она на твоей совести тётушка, – Ты за машину договорилась?
– Да, за нами заедет Пётр, дружок бывший Степана на машине, часика через два. Я думала ты ещё поспишь, – тётушка виновато посмотрела на меня.
– Тогда, давай завтракать, и хватит на меня так смотреть, я без претензий.
Завтракали молча, только тётушка изредка бросала взгляды на Ксению, но та ела молча, поджав губы и медленно пережёвывала пищу.
Часика через полтора, с улицы раздался звук мотора, и сразу после этого забибикала машина.
– Ох, приехал уже Петя. Ну что, готовы?
– Ага, – кивнул я, и глазами показал на Ксению Ивановну.
Тётушка спокойно оглядела подругу и кивнула мне головой.
– Ну, тогда поехали!
На улице нас ждала вазовская тройка синего цвета. Мы молча сели в машину.
– Куда едем? – спросил водитель, обернувшись ко мне.
– В усадьбу, – коротко ответила тетушка, сидевшая на пассажирском сидении за ним.
– Понял, – сказал Петр, и мы тронулись.
Интересная деталь. Ответил так, как будто это место всегда называлось усадьбой, и только по какой-то особой надобности вдруг стала хутором.
Водитель не переспрашивал, значит он точно знает куда везти и бывал там не раз. Ну, может охотник.
Петр посмотрел на моё озадаченное лицо и хмыкнул.
– Я был директором охотхозяйства одно время, и у нас все всегда называли это место усадьбой, – сказал он с улыбкой.
В отличие от велосипедов, на машине приехали быстро. Пока Петр разворачивал машину, искал более удобную стоянку, мы постояли перед входом. Тётушка стояла хмурая, часто закрывая глаза и что-то шептала про себя. Понятно, тётушка Аграма «работает». Наконец, Петр подошел к нам, и мы пошли внутрь. Как только прошли разбитый косяк, я сразу почувствовал напряг. Я покосился на тётушку. Она слегка в лице изменилась. Остановилась посредине и медленно сказала:
– Он здесь.
– Не понял, где здесь? – переспросил я.
Тётушка показала на кучу строительного мусора.
Ксения Ивановна вдруг кинулась на кучу. Упала на колени обхватила руками какие-то камни и зарыдала.
– Ох сыночка мой! Не уберегла я тебя родненький. Как же так Господиииииии! Почему он? Почему мой сын? Как же я без тебя теперь буду родненький? – причитала она.
Тяжкое это зрелище, видеть, как мать оплакивает своего сына. Никому не пожелаешь такого горя. Воистину, самое большое горе для родителя – похоронить своего ребёнка.
