– Вы правы. Остаются цветы. Но их дарят и нелюбимым.
– Верно. Но если не дарят любимым, значит, не так уж сильно их и любят.
Мудрость сквозила в каждом слове моей собеседницы. Мудрость и опыт.
– Вы пережили много боли, – сказала я и, поймав взгляд мисс Нолан, вдруг почувствовала странное единение, будто мы обе враз потеряли возраст. Боль увидела боль и количество прожитых лет стало неважным.
Часы над камином пробили полдень, и я моргнула, разрушая волшебство.
– К сожалению, мне пора, – поспешно проговорила я и принялась подниматься, – еще очень много дел запланировано на сегодня.
– Я была бы не против, если бы вы навещали меня изредка, Клэр, – проговорила мягко собеседница, с сожалением в голосе. Одиночество я услышала отчетливо.
Застегивая пальто на пороге ее гостеприимного дома, я вдруг приняла решение, повернулась и улыбнулась старушке.
– Я обещаю.
Она ничего не ответила, но я увидела слезы в ее глазах. Солнечный свет отразился в них, когда я обернулась уже на улице.
– У вас чудесные розы. Мой любимый оттенок.
Глава 3. Пять женских портретов
Дом мистера Звиллинга вовсе не пах рыбой, как я о нем думала. Почему-то шаблоны застят глаза, и дом сапожника обязательно должен пахнуть ваксой, а дом пекаря – сдобой. Да, бывает, что шаблоны совпадают, но кто сказал, что всегда?
Один кусочек сахара перекочевал из левого кармана пальто в правый, а я после недолгой прогулки уже ожидала в гостиной мистера Звиллинга, попутно рассматривая мелочи и детали. Присутствие вездесущих рюшечек говорило о женской руке, но вот наполнение барного столика твердило, что и мужчины здесь встречаются. Цветов в вазах я не увидела и кто знает, застегивал ли хозяин своей супруге пальто, но атмосфера в доме мне показалась теплой. На ковре у дивана лежал забытый солдатик, а на подоконнике за шторой пряталась черная папка с зазывно торчавшими из нее листами. Мне стало интересно.
Наброски машин, зданий и портреты одной и той же девушки в разных ракурсах. Весьма милой, кстати. С четким контуром губ, на прорисовке которых, казалось, художник останавливался даже тщательней, нежели на выражении глаз. Она улыбалась и хмурилась, смотрела нежно и умоляюще. Прямые длинные волосы, уложенные в довольно сложные прически и аккуратный нос. Я скосила глаза на свой и тяжело вздохнула. Взгляд скользнул обратно по рисунку, а после в окно.
Вид на сентябрьский сад с высокими можжевельниками, подбитыми желтыми и красными барбарисами, растянувшимися по обе стороны вдоль дорожки, и угадывающийся контур какой-то скульптуры так поразил меня красотой и несоответствием положению хозяина дома, что я даже не услышала, как меня позвали.
– Мисс! – раздалось за моей спиной и я, развернувшись, уронила папку с рисунками.
Листы бумаги разлетелись по полу и ковру, и мы с хозяином дома принялись собирать их в четыре руки.
– Я прошу прощения, – выдохнула я, сдувая выбившуюся кудряшку с глаз и возвращая последний поднятый рисунок в папку, – вы напугали меня.
Хозяин дома не слушал моих заверений, глядя с жадным любопытством.
– Нет, – поняла я его правильно. – Еще не нашли. Но на всякий случай спрошу: он не возвращался?
Лавочник покачал головой и тут же опустил плечи, округлил спину, затянутую в серый жилет и, приглашающе махнув рукой на диван, принялся наливать из стеклянного штофа в широкий стакан коричневатую жидкость. Время перевалило за полдень, а потому я не в праве была осуждать его. К тому же было видно, что переживал за племянника мистер Звиллинг искренне.
