Провожатый свернул на узкую аллею, выложенную тротуарной плиткой. Тенистый тоннель из сплетенных ветвей тянулся вглубь фруктового сада. То и дело приходилось кланяться, чтобы не задеть головой зрелые яблоки, персики и налитые грозди винограда.
Средь зарослей показался бревенчатый сруб, напомнивший карпатскую часовню. На ступеньке крыльца с резными перилами сидел Сан Саныч, облаченный в черный подрясник. Хитро улыбался и покачивал головой.
Довелось немедля признать ошибку:
«Напрасно я потешался, вообразив Батона в облачении. Скорее в ментовском прикиде он выглядел смехотворно. Вылитый дядя Степа в обмундировании с чужого плеча. Предо мной – эталон священнослужителя без малейшего намека на мамон, присущий сану и возрасту. Налицо строевая выправка, к тому же гладко выбрит и коротко стрижен».
– Как правильно к тебе обращаться – батюшка иль святой отец? – пропыхтел, оказавшись в стальных объятиях.
– Вякнешь подобное, буду звать рабом Божьим! – пробасил Сашко и обернулся к послушнику. – Понаблюдай, Даниил, чтоб нелегкая филеров не принесла. Мы на поляне потолкуем.
Обогнув сруб, оказались на опушке леса. Свернули на тропу и, прошагав полсотни метров в зарослях малины, вышли на поляну. В тени старой яблони стоял дощатый стол с лавами, врытыми в землю.
Усевшись напротив друг друга, помолчали, разглядывая дозревавшие на столе яблоки. Первым заговорил Саечкин:
– Удивлен? Не робей – выкладывай, как есть.
– Не так, чтобы очень, но контраст неслабый. Был опером – заделался священником.
– Еще и монашествующим. Удостоился рукоположения в процессе карьерного роста.
– В ментовке тоже мог выбиться в начальство.
– Мог, но верх одержали иные импульсы.
‒ Импульсы, говоришь? Вот, значит, как это называется.
‒ Неужто испытывал подобное?!
– Типа того, – кивнул, припомнив череду болезненных позывов, после которых отвернуло от горилки.
– Поделишься?
– Можно. Поначалу ощущал еле слышные сигналы, похожие на далекий звон колокольчика – беспокойство, уныние, тоску. Трактовал их, как предостережение о ненормальном состоянии психики, которую привык раскрепощать алкоголем. Постепенно перезвон перерос в набат, сотрясавший воспаленные мозги – временами хотелось выть от безысходности.
– Понимаю, о чем ты. Со мной, правда, вышло иначе, но тоже по нарастающему вектору. В этих импульсах нет ничего сверхъестественного. Просто Всевышнему крайне необходимо достучаться до каждого из нас.
– Больно же и страшно.
– Как есть. Кому-то сразу обухом по головушке, с кем-то иначе – долгие уговоры, ненавязчивые намеки.
– Со мной особо не панькался. Пару раз предупредил, а потом долбануло так, что сквозь матрац на пол закапало.
Сан Саныч усмехнулся и подметил:
– Слава Богу, до подобного не дошло. Наверное, я покладистый. Хотя был прецедент, когда из кабинета могли прямиком в дурдом отвезти.
– Расскажешь?
– Сижу, подшиваю розыскное дело. Никого не трогаю. Вдруг будто вывернуло всего наизнанку. Дыхание застопорилось, шевельнуться не могу, а стены кабинета разъезжаются и растворяются в темноте. Чувствую, куда-то проваливаюсь, а свысока начальник меня изучает. Принесло же, как раз в тот момент. Тормошит за грудки, что-то лопочет. Я, как та мумия египетская – ни гу-гу! Шеф подумал, что бухой в хлам. Обнюхал, а запаха нет. Повезло, что мужик адекватный. Гембель подымать не стал – отволок к себе в кабинет и по-тихому вызвал скорую. Эскулап меня облапал и говорит, что с такими симптомами они отвозят клиентов в дурку. Шеф еле упросил оформить вызов, будто у меня гипертонический криз. Короче насовали уколов и отвезли домой.
