– Ну вы, Семен Семенович, говорите так интересно, прямо фантастика какая-то. Поверить трудно! – Ефимцев, наконец, начал есть, но суп и впрямь подостыл; он его отставил и взял котлету, – А когда к вам можно подойти?
– Сегодня уж вряд ли, давайте лучше завтра – как раз рентген работает с двух. Да давление замерим, может, найдем причину, а я за вас попрошу, чтобы без очереди, не смущайтесь, а то ваши пациенты в очередях тоже ведь не стоят! – доктор рассмеялся негромко, аптекарь же так захохотал, что обернулись с соседних столиков.
Котлета тоже была не очень горячей, но Ефимцев все же доел ее и запил едва теплым чаем.
– Хорошо, завтра, так завтра.
– Жду вас.
Они распрощались с медиками, встали из-за стола и пошли обратно на работу, Демин спросил:
– Что, и впрямь так все серьезно?
– Болит страшно, лучше провериться, раз предлагают. Если что, подменишь меня.
Демин помолчал, закурил, и вдруг добавил:
– Не боишься, что будет как у Фрунзе?
– А бояться не глупее?
– Не знаю…
– Именно, что не знаешь. Хватит, работа ждет.
Молча они дошли до здания милиции.
Весна уже развернулась, и яблони расцвели в палисадниках. Среди облаков выглядывало доброе ко всем Солнце.
День закончился спокойно, и они разошлись по домам.
***
Он был левшой. Власть свою он ощутил совсем не сразу – осознание ее приходило постепенно, исподволь и все сильнее с каждым днем. Выгоду положения своего он тоже осознал совсем не сразу: сперва он даже не понял кто он, но постепенно стало ясно и его место и его враги.
Друзей он не имел. Людей делил на тех, которых использовал, и тех, кто мог ему повредить. Слабости других его не интересовали, но у него слабое место было одно, и он презирал себя за это…
Зеркала… Что другие люди находили в них? Зеркала никогда не отражали правды – право-лево, все спутанно… мало того, там был какой-то невероятный мир, где все вдруг снимали маски лиц, а из тайных дверей выглядывали зверские морды. И он, случайно заглянув внутрь этого мира, уже не мог оторваться и сам корчил рожи, кривлялся почти до потери сознания, а после вспоминал это со стыдом.
Бывало, долго он ходил по маленькому Мамаевску – люди здоровались с ним, и он отвечал им, понимая, какая власть его ждет, и как же мал для него этот городок.
Он уже чувствовал, знал, что будет делать, но теперь, когда он готовился к главному – оставалось совсем немного, чтобы одолеть уже изможденного болезнью Ефимцева и стать хозяином. Для начала здесь.
Но вот теперь… Этот разговор в столовой. Он понял, что это и есть его смерть – Если операция будет удачной, все рухнет.
***
Закат ушел за крыши, и в комнаты доктора с отдельным входом тоже пришла темнота. Доктор зажег керосиновую лампу – электрического, слишком яркого для него света он не любил, только терпел на работе. За столько лет и войн ему часто доводилось работать едва ли не в полной темноте, и в ослепительном свете он не нуждался.
До надоедливого пения цикад было еще очень далеко, и в тишине гудок со станции прозвучал над золотой от закатного солнца степью особо одиноко и прощально, но вот ему ответил второй – веселый, радостный. Доктор прогнал печаль и задумался, вспоминая дневной звонок и того, кто к нему попросился прийти сейчас, этим печальным вечером, навевающим память о прожитой жизни…
***
Ночью Демин проснулся – вот и опять приснилась она.
Он лежал на кровати, глядя в потолок, и думал об одном: все отдал бы, чтобы никогда больше не возвращалось это видение.
