Дети Ишима - страница 19



Здесь мне страшно вообразить, что могло произойти, если бы адская машина рванула у нее в руках. Но, как говорится, история не имеет сослагательного наклонения. Эдгар пытался убедить ее, что все совершенно безопасно, что устройство уже разряжено и представляет собой опасность не более чем кусок железки. И вот с этими словами, демонстрируя сказанное, он нажал взведенный курок. О происходящем в последующий за взрывом период времени история, в смысле написанного, умалчивает. Вместе с тем происшествие в учительской обросло множеством слухов. Некоторые из них утверждали, что Анна Андреевна упала со стула, а другие дополняли, что, кроме того, она еще и потеряла сознание. А некоторые из сбежавшегося на шум взрыва педагогического состава посчитали, что началась война, связанная с Карибским кризисом. Как раз в то время Фидель Кастро основал независимую и свободную республику Кубу, что едва не привело весь мир к ядерному конфликту. Я помню, как мы, выезжая в другой поселок всем автобусом, во все горло пели гимн этой республики. Я даже сейчас помню его слова:

«За правду сражается наш народ,
Мы знаем, в бою нас победа ждет»…

Скажите, и кому не понравится такой свободолюбивый народ? Я же мечтал при случае посетить «эту самую Кубу», а может даже в случае необходимости, предложить ее симпатичным жителям свою помощь. Хотя с трудом представлял себе, где она находится – эта Куба, но точно знал, что окружающие ее моря кишат пиратами, а теперь еще и вражескими кораблями.

Однако помимо Анны Андреевной жертвой неудачного испытания неизвестного досель оружия стал учитель немецкого Эдгар Густавович. У меня есть все основания полагать, что чертову машину разворотило у него в руке на составные части. Прошел и быстро распространился по поселку также слух о том, что Эдгару оторвало или почти оторвало руку. Эти слухи быстро дошли и до меня. На следующее утро ни жив, ни мертв, иду в школу, бормоча молитву Господу Богу с просьбой защитить свое неразумное создание и, умоляя его, чтобы дело ограничилось любой даже самой грандиозной поркой. И поверьте на слово, Господь услышал!

Спустя многие годы, когда я, будучи уже студентом весьма престижного по тем временам учебного заведения, гостил у своего отца, бывшего участника блокадного Ленинграда, человека с хорошо развитым чувством юмора, рассказал ему этот не выдуманный случай. Тот, с самым серьезным видом ответил, что, дескать, никакой тут моей вины нет, а вот со стороны учителя, который, как ему кажется, представляется разумным и образованным человеком, было верхом неосмотрительности использовать доселе неизвестное миру оружие. С его доводами, в которых чувствовалась зрелость обстрелянного военного и бывалого человека, я охотно согласился.

На следующий день наш класс встретил учителя немецкого языка гробовой тишиной. Мне показалось, что выглядел он немного бледнее обычного, с согнутой в локте забинтованной рукой, привязанной к шее, ну почти как у раненых военных после боя. Урок он начал, как обычно, со спряжения каких-то своих глаголов. Однако никаких нравоучений, воспитательных речей от учителя не последовало. Его поведение можно было расценивать так, что во всем происшедшем решительно нет ничего особенного или даже, что это событие является настолько обыденным и повседневным, что и выеденного яйца не стоит.

Порка от мамы была адекватная. Бедная моя матушка! Как ей было со мной нелегко, это я понимаю только сейчас! Но она была мудрой женщиной и интуитивно пользовалась древней как мир заповедью: «Жалеющий отрока своего, причиняет ему огромный вред!» Несмотря на непрерывные порки, начиная примерно лет с пяти, а может и раньше, мне кажется, что пороли меня значительно меньше, чем я того заслуживал. Не уверен, прибавляло ли это мне ума, но закалку я получил основательную – на всю оставшуюся жизнь.