– Молись Ассе, райлед, чтобы тебе не пришлось вернуться сюда после того, как начнешь плести Разум.
Тогда я не понял, что он имел ввиду, но эта фраза тоже запомнилась очень ярко. То ли оттого, что он назвал меня райледом, словно взрослого и на равных, то ли оттого, что прозвучавшая в его голосе тоска ясно дала мне понять, что Запад для таких как я – не самое приятное на свете ощущение. И молчаливая настороженность Марзока в дороге только подчеркивала, что второе – вполне вероятный вариант.
Совершенно необыкновенные чувства вызвало во мне место, которое Марзок назвал перевал Хэд. Сама дорога не слишком отличалась от прежней, разве что две огромнейшие, желто-зеленые горы показались невероятно красивыми. Мы переночевали тогда еще на Западе, в большом, странно чистом и аккуратном трактире, и выдвинулись в путь на восходе. Солнце освещало перевал яркими всполохами, ложились глубокие тени на трещины в камнях, голосили птицы. Это все было завораживающе и необычно, будто передо мной распахнулись ворота в иную реальность, но куда более странными оказались ощущения. Откуда пятилетнему мальчишке было знать, что мы пересекаем границу Востока, что именно здесь начинается место, которое Марзок назвал с неделю назад моим домом? Конечно, я понятия об этом не имел. Только вот чувство, очень похожее на то, когда мать нежно сжимала мои ладони, поглотило меня целиком. Я напрягся и уставился перед собой, даже дышать старался через раз, впитывая момент знакомства с Востоком всем своим существом. Теперь, именно теперь я бесконечно четко ощутил, что я дома.
– Вей саат, – прошептал я, сам не понимая, почему и зачем именно на этом языке.
Марзок остановил коня, легонько обнял меня за плечи и, наклонившись, тихо сказал:
– А вот теперь: мийотто ли вей саат, Дэйшу.
Я оглянулся через плечо, встретился с его взглядом, таким теплым, полным нежности, и счастливо засмеялся. Никогда прежде мне не было настолько хорошо и спокойно, как теперь, честное слово.
Мы двинулись дальше. Навстречу удивительному миру, который принял меня, кажется, с какой-то собственной радостью. И последние воспоминания о Западе, родителях, доме и саде, потеряли в памяти некую значимость, стали словно тусклыми и… не то, чтобы совсем неважными. Скорее, просто приятными, но будто неинтересными, чуждыми. Я понимал уже тогда, что скучать не стану вовсе. Что благодарен за яблоки в меду, прогулки до пристани, папино внимание и даже ту непонятную, непривычную мамину ласку. Что не желаю этого забывать. Но оно кончилось, и я, несомненно, был в восторге от того, что все вышло именно так. Нормально ли подобное для пятилетнего мальчишки? Нет, уверен, что нет. Да и для любого возраста, наверное, ненормально совершенно.
– Ты говорил: Райлед мой Дом, – осторожно произнес я, когда мы переехали перевал. – Моя новая семья. Разве мы уже приехали?
– Восток – твоя семья, Дэйшу. – Спокойно возразил Марзок. – Все его народы твоя семья. Райлед – лишь имя, которое тебе предстоит носить с гордостью, не более.
Я на секунду зажмурился, раздумывая над этими словами. Мне казалось, они имеют значение куда большее, чем я способен оказался бы осознать, потому я просто их запомнил. А когда открыл глаза, снова увидел ее. Ткань мироздания. Гораздо дольше, гораздо ярче, чем в прошлый раз. Я с восторгом смотрел за переплетением разноцветных ниточек с пару, должно быть, минут, а их голоса, все такие же непонятные, отзывались теперь в сердце не тоской оттого, что могут исчезнуть вовсе, а словно долгожданной радостью. Когда они пропали, я решительно попросил Марзока:
