Он стоял у сторожки и смотрел на быстро темнеющую просеку. И вдруг ему вспомнился диафильм, который он больше других любил в детстве. Это сейчас современные дети практически с рождения могут пользоваться мобильными телефонами, компьютером и всеми последними достижениями цивилизации. А тогда, почти сорок лет назад, кроме фильмоскопа, других развлечений практически не было. Да и фильмоскопы имелись не в каждой семье. У него – был. И «Пале один на свете» долго оставался любимым фильмом. Там рассказывалось про мальчика, который однажды проснулся утром и обнаружил, что в городе, где он живет, никого нет. Он бродил по пустынным улицам, удивляясь отсутствию людей, и при этом ничего не боялся. И даже начал – сперва осторожно, а потом все более решительно – пользоваться своим положением. Покатался на трамвае, на каких-то аттракционах, зашел в магазин игрушек, где выбрал себе самые лучшие машинки, конструкторы и футбольный мяч, затем наелся конфет в кондитерской лавке. Он был один, он был свободен – и никто не мог его не то, что наказать за шалости, но даже некому было его приструнить. Вот здорово! И только тогда, когда мальчик решил полетать на самолете, наступила развязка – подняв в небо стальную птицу, Пале испугался, что не сможет ее посадить, и разобьется. И тогда он… снова проснулся – уже по-настоящему. И мама ласковым голосом позвала мальчика завтракать.
Теперь, стоя в лесу, который через какие-то полчаса готовился погрузиться в ночь, Алексей Николаевич вдруг понял, насколько реальной может оказаться смерть. Она была уже где-то рядом, совсем близко, она дышала ему в затылок своим очаровательным, усыпляющим дыханием. Он видел себя летящим на самолете, который никто не сумеет посадить, который обречен рухнуть оземь и разбиться.
Теперь, в эти предзакатные минуты, он уже прекрасно понимал, что не дождется утра – того самого, в котором его, как далекого героя диафильма, позовут завтракать. И что свобода, обозначенная в детском сознании, как безнаказанное одиночество, на самом деле может оказаться смертельной.
«Что ж, – мелькнуло в его голове, – найдут меня завтра, как Ерохина этого – скрюченным от холода и побелевшим. А кстати, где он, этот Ерохин? Скорее всего, тут же, под стеной сторожки лежит. Заметенный снегом. Убегая от стихии, не стали же его с собой в машину брать. Да, что и говорить, прекрасное соседство!» И он даже улыбнулся своим мыслям, и еще успел самому себе заметить, что вовсе теперь ничего не боится. Ровным счетом – ничего. Может быть, даже и самой смерти…
И в то же мгновение Алексей услышал стон. Нет, он не мог ошибиться – человеческий голос не пригрезился. «Не напился же я вдрабадан от каких-то ста граммов!» – подумал Сапожников. Он прислушался, пытаясь определить, откуда долетел до него звук. Стон повторился – теперь более явно. И доносился со стороны черневшего железной громадиной трактора, оставленного на просеке и теперь наполовину заметенного снегом. Тогда, не теряя ни секунды драгоценного сумеречного времени, Алексей двинулся на звук. И уже через несколько минут увидел возле трактора тело. Человек лежал навзничь, раскинув руки в стороны. Он не был присыпан снегом, из чего Сапожников сделал вывод, что незнакомец, скорее всего, тоже только что выбрался из сугроба.
«Вот бы у него спички нашлись!» – мелькнуло в голове Сапожникова. Он подошел ближе, и узнал лежавшего в снегу. Это был Конкин.
