Выглядело это так:сгоравшая частица за частицей плоть Эктиарна точно так же (частица за частицей) остается существовать и тем самым как бы объясняет, зачем эльфам Холодное Железо – чтобы не стать богами и (вместе с тем) быть от Бога отдельными! Это сложный вопрос человеческой жизни (мочь и хотеть, быть всем и не раствориться), к счастью людей от них скрытый, ибо и люди, и эльфы частичны… Выглядело это так: сгоравшая частица за частицей ладонь тем не менее не СТАНОВИТСЯ частица за частицей доступна тому, чего нет, но остается «сама» и тем самым как бы объясняет, зачем эльфам Холодное Железо.
Только во времени (и это объясняет, зачем эльфам время) и только по изменениям внешности вещей, на которые обращается мысль, возможно увидеть след мысли – то есть обращается вокруг эльфа! Только тогда след мысли проявляется как нечто выдающееся; только поэтому автором были упомянуты мельком (а как иначе, если речь об эльфах) некоторые выдающиеся личности (или события в мировоззрении эльфов, что стали видны людям и в их мире и оставили зрительный след); только поэтому зрение людей в этой истории еще будет мельком помянуто. Ибо у бриллианта есть грани (или они подразумеваются), но что стало бы с огранкою, выйди камень за грани?
Холодным Железом зовут не металлы (пусть их, то есть возможно допустить к переплавке), Холодным Железом призывают к себе унижение эльфа, предупреждение, что и ему необходимы границы: и вот только теперь становится возможным описать «учебный» поединок Лиэслиа и Эктиарна (которые оба ни в каких обучениях не нуждаются), глазами людей!
Совершенные и смертоносные движения боя (самого боя, то есть «всего» – а не каждого эльфа отдельно) были как летящее золото есенинской осени: листья желтые, красные, коричневые и даже зеленые – и если бы все они закружились в ледяных порывах февральского ветра! Но даже движения никуда не торопились и не удивлялись своей смертноносности, как никуда не торопится ось вращения и не дивится происходящей вокруг стремительности. Разумом понимаешь, что эти движения превышают любую стремительность на любое возможное ее превышение (как значение превышается отрицанием любого значения) – но зрение видело происходящий бой!
Разумом понимаешь (но стремительно не настигаешь), что зрение стало отделено, что стало оно самостоятельно и одушевлено, что оно видит бой и не просит богов о слепоте, ибо превысило самое себя, а слепотой и без богов обладало! Разумом понимаешь (и стремишься настичь), что слово «боги» не более чем метафора боя – стремления изменить то, что не тобою сотворено! Быть богом означает «не быть» эльфом и пребывать «извне» и оттуда насиловать мир. Поэтому схватка Лиэслиа и Эктиарна была как наступленье Последнего Дня.
Приходит день, когда человек уже не увидит своего «завтра» (а для эльфа «вчера» и «завтра»), за днем следует понимание, что завтра не существует ни для кого – такою могла бы быть эта битва, но эльфы просто сражались: оба были в камзолах цвета движения (то есть золота есенинской осени), а клинки их были пронзительны ветрами декабря-января-февраля! Но люди могли бы видеть Лиэслиа и Эктиарна полуобнаженными, только в коротких набедренных повязках.
Их сапоги всей птолемеевой плоскостью подошв касались каменного пола, но человек мог бы сейчас их увидеть босыми на плотном песке одного из гогеновских островов и даже увидеть их точеные торсы, что лоснятся от пота, и увидеть их напряженные лица, казавшиеся покрытыми татуировкой из бисерных капель – но вот чего люди не могли увидеть, так это каждый камень пола отдельно, и каждую песчинку отдельно, и каждый атом отдельно, и каждую планету отдельно! Ибо если бы могли, то стали богами, которыми и являлись, и перестали быть эльфами… Эта схватка была как наступление Последнего Дня, поэтому эльфов возможно было увидеть в деяниях и одеяниях Дня Первого (смотри видения Буонарроти, с поправкою на опередившее самое себя грехопадение), то есть почти без одежд.
